Молодая Раневская. Это я, Фанечка...

Обрадовавшись успеху, Стоянов добавил к "Звездам" еще одну запрещенную пьесу — трагедию Давида Айзмана "Терновый куст" о евреях-революционерах. Пьеса из еврейской жизни была выбрана не наугад, а с расчетом потому, что из Белгорода путь труппы лежал в Екатеринослав, добрую половину населения которого составляли евреи. Расчет Стоянова полностью оправдался. В Екатеринославе каждый вечер был аншлаг. Поскольку Фаина оказалась единственной еврейкой в труппе, ей на репетициях приходилось не только играть свою героиню, но и консультировать других актеров относительно еврейского быта и еврейских правил. Таким образом, на репетициях "Тернового куста" Фаина получила свой первый режиссерский опыт. Можно предположить, что привычка спорить с режиссерами начала формироваться у нее с той поры. В "Терновом кусте"

Фаина играла Дору, восемнадцатилетнюю дочь лудильщика Самсона. Роль была большой и трагической, потому что в финале Дора погибала. Из-за поспешной постановки удовлетворения эта роль не принесла. "Над такой ролью надо работать и работать, — вспоминала позднее Раневская. — А мне пришлось играть уже через две недели после прочтения пьесы. Репетировали кое-как, на скорую руку. Моя героиня умирала от пули, а я вместе с ней умирала со стыда".

В конце июня Раневская ушла от Стоянова. Расставание вышло бурным. Стоянов, будучи человеком вспыльчивым и обидчивым (грубияны они все такие), воспринял ее уход из труппы как личное оскорбление. Фаина имела неосторожность сказать, что собирается ехать в Москву, и это обстоятельство почему-то сильно задело антрепренера. Почему-то… Можно предположить, что в глубине души он сам мечтал о московской сцене (Стоянов, подобно большинству антрепренеров, прежде был актером), да вот не сложилось. В ответ на упреки, бывшие совершенно необоснованными, Фаина наговорила Стоянову дерзостей. Припомнила все — и площадную брань в храме Мельпомены, и скорые скверные постановки, и репетиции в дороге (случалось и такое)… Короче говоря, расстались они врагами и очень скоро Фаина об этом пожалела.

Время было беспокойное, новости, приходившие из обеих столиц, были одна удивительнее другой, поэтому Фаина, прежде чем брать билет, отправила Коонен телеграмму: "Собираюсь выезжать. В силе ли наш уговор?" Коонен посоветовала на время воздержаться от приезда. Телеграф не располагает к многословию, к тому же Алиса Георгиевна вообще имела привычку выражаться уклончиво, намеками. "В телеграмме было написано: "непонятно, что происходит", а ты понимай, как хочешь. Фаина расстроилась и корила себя за недальновидность — надо было отправить телеграмму до разговора со Стояновым. Он, конечно, хам и взгляды на искусство имеет своеобразные, но деньги платил исправно и даже несмотря на ссору заплатил все сполна.

Фаина уже приобрела опыт и прекрасно понимала, что от захудалых провинциальных антреприз многого ожидать не следует. А в хорошие сильные труппы начинающей актрисе попасть сложно. Фаина время от времени писала письма, интересовалась вакансиями. Половина писем оставалась без ответа, другие отвечали сухо: "не требуется", а легендарный одесский антрепренер Михаил Федорович Багров прислал Фаине длинное, обстоятельное письмо, в котором пространно объяснял, что всяк сверчок должен знать свой шесток. Фаина не обиделась, потому что письмо было написано деликатно и потому что его написал человек, у которого в труппе Радин с Юреневой играют!

А к Багрову хотелось, очень. Все его хвалили и как антрепренера, и как человека. Фаину особенно подкупало то, что он сторонник большого репертуара и никогда не экономит на постановках. И труппа сильная, в такой многому можно научиться. Но — не судьба. Всяк сверчок должен знать свой шесток.

Екатерина Гельцер в письмах спрашивала, не надумала ли Фаина возвращаться в Москву, но о вакансиях ничего не писала. То, что ей не предложили играть в малаховском Летнем театре следующим летом, Фаина расценила как недовольство ее игрой. На самом же деле про начинающую актрису попросту могли забыть. Невелика птица, не Садовская и не Лешковская, чтобы про нее помнить. Или, если вспомнили, то узнав, что она уехала из Москвы, снова забыли. Но Фаина сильно переживала. Она сама постоянно была недовольна своей игрой, как бы ни сыграла, считала, что надо было сыграть лучше, и от других ожидала подобного отношения. Если хвалили, то считала, что хвалят из вежливости. Если ругали — расстраивалась (а кто бы не стал расстраиваться?), но принимала к сведению и делала выводы. Секрет актрисы Раневской крылся в критичном отношении к себе и постоянной работе над собой, вечном стремлении к совершенству.