Молодежь семидесятых

После приезда Евгения Гончаренко в церкви был образован третий молодежный хор. Два уже было. Первым руководил Ткаченко, вторым хором руководил Валерий Никифорович Крошкин, он оставил добрую память о себе в Московской церкви. Он занимался ремонтом органа, звуковым сопровождением в церкви. У него был свой кабинет, полный аппаратуры. Мы иногда к нему приходили во время служения. Отношениями с ним молодежь дорожила. Я сам играл во втором хоре на кларнете и пел. Самая активная молодежь потом перешла в третий хор. Гончаренко поставил условие: его хористы подчиняются только ему как регенту и никакому другому музыкальному служителю. Третий хор, чисто молодежный, просуществовал довольно долго. Пел он нечасто, в основном по праздникам. Но был очень популярен. Это и заслуга Жидкова в том числе.

Мы старались найти слабые стороны и в нем, чтобы поставить другого, более лояльного молодежи, пастора церкви. Многие знали, что Жидков грешил привязанностью к алкоголю. На людях он никогда это не проявлял. В Салтыковке, где он жил, люди знали про этот грех. Позже, когда он уже перестал был пастором, верующие предали его публичному осуждению. Наши усилия все-таки привели к его отставке. Перед самой Перестройкой мы смогли заменить его на Логвиненко. Но, как я уже говорил, новый пастор сумел свести на нет всякую молодежную активность. Жидков говорил нам, что мы еще увидим нового пастора на деле. И он оказался прав. При всех плюсах и минусах его время, в которое Жидков был пастором, вспоминается как очень интересное. Позже Жидков руководил распределением гуманитарной помощи.

Незадолго до смерти мы с Епишиным посетили его дома. Вспомнили прошлое, выразили сожаление о том, что наши отношения были не столь дружескими, как хотелось бы.

ГЛАВА 13. Тюремное преследование

Тюремное преследование 60–70х никогда не прекращалось. Касалось оно в основном Совета церквей, того что называлось «незарегистрированным братством» или «инициативниками». Поскольку мы дружили со всеми, включая все руководство, то их преследование касалось и нас. Мы приобретали определенный опыт. Встречали некоторых братьев из тюрьмы. Видели, как делает это молодежь. Цветы, специальное богослужение, воспоминания о пережитом, благодарности Богу за возвращение… И новые узы, которые не заставляли долго ждать, ведь вернувшиеся из тюрьмы не собирались менять свою жизнь и отойти от служения. Как правило, это был образец стойкости и последовательности. Я хорошо помню несколько сроков Петра Васильевича Румачика, ныне здравствующего, и вернувшегося опять в незарегистрированную церковь из автономной церкви.

Образцом несгибаемости служил Редин Анатолий Сергеевич, живший в Рязани, и многие другие братья. Я уже упоминал, как молодежь проходила процесс освящения, практиковавшийся среди верующих Совета церквей. Анатолий Сергеевич был в свое время единственным известным нам служителем, не боявшимся молиться за одержимых и безнадежно больных. К нему «не зарастала народная тропа», его многодетная семья из-за этого страдала, поскольку изо всех краев нашей необъятной Родины к нему ехали нуждающиеся, и он никому из них не отказывал в молитве за исцеление, в том числе и за одержимых, что само по себе довольно страшное зрелище. Он был поместным служителем Рязанской церкви. Он был замечен руководством Совета церквей, и его избрали на какую-то ответственную должность — что-то вроде благовестника. После этого он стал ездить по другим городам вместе с другими руководителями (с П. В. Румачиком и М. И. Хоревым). Они молились над молодежью втроем. Я запомнил это обстоятельство. Участие в молитве руководства Совета церквей вызвало негативную реакцию среди руководства нашей церкви, тем более среди внешних, которые испугались того, что наша молодежь может примкнуть к молодежи из нерегистрированных церквей.

Хочется сказать несколько слов об исповедании, которое практиковал Редин. Он долго беседовал с каждым из верующих, иногда по два часа и более, если был особо трудный случай. Он досконально расспрашивал о личной жизни семьи или отдельного молодого человека или сестрички. Он пытался докопаться до сути духовной проблемы. Вопросы касались в основном интимной жизни, предохранения — всего, что было запретной темой и практически не обсуждалось в наших кругах. Такие разговоры у многих поначалу вызывали культурный шок. Но человек раскрывался, находились проблемные точки, которые, как правило, и были источником болезни или неправильных отношений с Богом. Потом следовала молитва. И если человек просил об исцелении от болезни, то молились и об этом.

Анатолий Сергеевич считал, что главное — не исцеление тела, а исцеление души. А уж как решит Бог с телом человека — другая проблема. Это мне запомнилось на всю жизнь как образец правильного служения в протестантской среде.