Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии

«Знания девочки, в общем, вполне соответствуют ее возрасту и полученному образованию. Способность к счету и знания в этой области — значительно выше средних. Знания ее в прочих областях скудны. Она ничего не знает о войне 1870–1871–х годов. Из стран Европы может назвать, кроме Германии, только Италию и Францию, после долгой заминки — Силезию. О родных местах знания лучше. Она способна назвать притоки Некара, знает Катценбукель, называет число жителей деревни, а также много соседних деревень и городов. Знает части света, единицы мер и весов, календарь, религиозные праздники и обряды, знает сельскохозяйственные культуры. В ответ на требование написать сочинение о пасхе она предоставила такой текст: “На пасху я была с сестрой в Т. Там было очень хорошо. Погода тоже была очень хорошей. Мы также видели множество прекрасных вещей. Там были и многие другие люди из нашей деревни. Мы были также в церкви. Господин пастор проповедовал очень хорошо. Природа была очень красивой. Деревья и цветы цвели. Нам очень понравилось. Мы были очень усталыми, когда вернулись домой. Гейдельберг, 31 августа 1906 г. Ап. С.” Обычные понятия о нравственности также не чужды обвиняемой. Она знает, что нужно любить своих врагов, что нельзя лгать и красть и т. д. Вопросы, которые заставляют ее вспомнить о ее нынешнем положении — например, о родных местах, родителях, братьях и сестрах, а также те, которые каким‑то образом связаны с совершенным ею преступлением, — всякий раз вызывают новые потоки слез. Однако аффект раскаяния у нее, хотя в каждый отдельный момент и очень силен, непродолжителен и неглубок»[90].

Вильманнс не был бы Вильманнсом, если бы он не отметил — походя — в истории болезни примитивность душевной организации Аполлонии. Будучи рафинированным интеллектуалом, он испытывал презрение к неучам и вообще к натурам неразвитым, и однажды выразил это презрение в потрясшем молодого Ясперса определении: «Нормальность — это легкая форма слабоумия». Вильманнс не желал мириться с так называемой «массовой культурой», которая уже вполне сложилась на рубеже XIX и XX веков. Он не желал считать «нормой» человека- недоучку, неразвитого в интеллектуальном, моральном и эстетическом плане. Он вполне по — просветительски считал нормальным только высокоученого и одаренного человека. Ясперс воспринял от своего научного руководителя этот взгляд на людей, постоянно требующий от них большего, и специально занялся позднее вопросом о том, что представляет собой человеческое величие. А в описываемый период — тогда, когда замышлялась и писалась диссертация «Тоска по родине и преступление» — у К. Ясперса произошла такая беседа с наставником:

«В одной из бесед Вильманнс следующим образом выразил парадоксальную природу понятия “болезнь”: “Так называемая нормальность — не что иное, как легкая форма слабоумия”. Логически это означает следующее: объявив нормой умственную одаренность, мы должны будем признать, что большинство людей слегка слабоумны. Но мера здоровья это нечто статистически среднее, то есть свойственное большинству; соответственно, легкая степень слабоумия это и есть здоровье. Тем не менее, говоря о легкой степени слабоумия, мы всякий раз подразумеваем нечто болезненное. Следовательно, нечто болезненное есть норма. Таким образом, “здоровое” — синоним “больного”. Такой логический ход мысли завершается очевидным распадом обоих понятий, независимо от того, основываем мы их на оценочных или среднестатистических суждениях»[91].

Деревенская девочка — преступница, конечно же, была нормальна — то есть страдала, по мнению Вильманнса, легкой формой слабоумия. Что и подтверждают следующие пассажи из ее истории болезни.

«О настоящем, глубоком раскаянии, основывающемся на полном представлении о последствиях и значении поступка, не может быть и речи. Признаки, указывающие на ужасные свойства характера, в клинике ни разу не проявлялись. Даже когда она преодолела свою робость, она осталась послушной и скромной. Она никогда не пыталась вызвать интерес к себе рассказами о преступлении, а скрывала содеянное от других больных, опасаясь рассказывать им. Когда одна из санитарок по указанию врача завела речь об этом, девушка сразу разрыдалась. С больными у нее сложились хорошие отношения, она была мягка и уступчива. Несмотря на то что возникало много поводов для ссор, она никогда в них не участвовала; только однажды она пожаловалась — с полным на то основанием — на враждебное поведение одной девушки, очень низко стоящей в нравственном отношении. Вообще, она верно оценивала окружающих, присоединялась к тем больным, которые добросовестно работали, и помогала им без всякого принуждения.