Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии

На основе этого нового заключения дело было прекращено, а Ап. по рекомендации Вильманнса была определена с 6.11.06 в психиатрическую клинику Гейдельберга на хозяйственные работы, где она и находится в настоящее время. Работу свою она почти всегда выполняла аккуратно, отличалась прилежанием и готовностью исполнять распоряжения начальства. Поначалу она была очень застенчива и нередко жаловалась на тоску по родному дому, но вскоре набралась смелости и порой даже похвалялась: “Я не дам себя в обиду санитаркам!” Временами она становилась угрюмой, прекращала работать со всем рвением, бездельничала и жаловалась на тоску по дому. Однажды она осталась в постели, жалуясь на отсутствие аппетита и боли в груди. Объективных признаков заболевания не проявлялось, температура была нормальной. На следующий день она встала с постели без разрешения врача, сказав, что чувствует себя хорошо и уже может работать.

Иногда ее заставали плачущей: она полдня проливала слезы, не объясняя причин; однажды она сказала, что ее сильно растрогала проповедь пастора о винограднике. Одна особо старательная санитарка, с которой у нее сложились более близкие отношения и которой она никогда не перечила (в отличие от остальных), сказала, что Ап. иногда намекала ей, из‑за чего она так плачет. Она думает о своем преступлении, которое не может забыть. Она также говорила неоднократно, что если когда‑нибудь выйдет из клиники, то что‑нибудь с собой сделает. Другим людям Ап. никогда не делала подобных признаний и намеков. По прошествии некоторого времени Ап. сочла, что ей не хочется больше оставаться прислугой, а хочется учиться шить. Она с успехом начала учиться шить у одной из нянечек.

В апреле 1907 г. в первый раз произошла менструация. Девушка была изнурена, но в целом все протекало нормально. В июне она часто демонстрировала признаки сильного раздражения, громко хлопала дверями, часто препиралась с персоналом, отвечала санитаркам “вызывающе”, когда они требовали от нее выполнить ка- кую‑то работу или спрашивали о чем‑то. Один день она почти ничего не ела, заявив, что в пищу было что‑то подмешано, и она от этого почти ослепла. Позднее она сказала об этом, что подумала, будто ей подмешали снотворное — специально чтобы позлить (она часто видела, как пациентам дают лекарства вместе с едой).

О своих расстройствах, которые порой повторялись еженедельно, она рассказывала, что они продолжаются полдня или целый день — тогда она плачет, ни о чем не думая; она испытывает только печаль, страх при этом отсутствует. В дни накануне недомогания она чаще всего была раздражительной. “Тогда я ничего не желаю слушать”. Она чувствовала тогда, что начинается менструация. В первый день менструации она была в подавленном настроении, но менее раздражительной, во второй день — вполне здоровой.

Не считая упомянутого, она всегда вела себя удовлетворительно. Санитарки высказывались о ней очень положительно, все считали, что у нее хороший характер, и только в некоторых случаях она проявляет некоторое раздражение и упрямство. В отношениях с врачами она все еще сохраняет застенчивость — правда, она разговаривает с ними, но при этом постоянно чувствуется скованность. С другими девушками из прислуги она проявляет себя бойкой. Недавно Аполлония написала своей сестре несколько писем, в которых раздражение перемежалось с сентиментальными чувствами. Высказывания такого рода, периодическое дурное настроение, ее “вызывающие” ответы, идея, что ее отравили и т. п. напоминают о том, что принято называть истеричным характером, поскольку подобные отклонения от нормы часто встречаются у истеричек. Конечно, мы далеки от того, чтобы на этих основаниях ставить диагноз “истерия”. Речь идет об особенностях общепсихопатического плана, часто встречающихся и за пределами того ограниченного крута, который называется истерией»[93].

Вот, собственно, и все. Мы намеренно привели историю болезни Аполлонии практически целиком, чтобы читатель получил полное представление обо всех психиатрических изысканиях, связанных с этой девушкой — преступницей. Отметим также, что это самая подробная история болезни из всех, которые рассмотрены в диссертации К. Ясперса. Это, более того, история болезни, к которой приложил руку его научный руководитель. Он, собственно, и написал ее первую часть — до помещения девочки в клинику. На основе этой истории болезни производилась экспертиза для суда. Если Вильманнс что‑то упустил, Ясперс имел возможность провести дополнительные исследования — ведь девочка — убийца была оставлена работать в психиатрической клинике.

И что же?

Потрясает ли нас произведенный психиатрический анализ своей глубиной? Что в приведенной истории болезни относится к собственно психиатрии? Упоминание про истерию, которая может и не быть истерией? Переживания ностальгии у девочки были крайне скудны — как у натуры неразвитой и душевно нищей — и описаны они были всего в двух — трех предложениях.