Молодой маг Хедин

VII

Старый Хрофт, столкнувшись с новым поколением Истинных, не сидел сложа руки. Они увидели его так и таким, как он того пожелал; им нужны не его дела, им нужна тайна. Тайна, загадка, уходящая корнями в глубокое, глубочайшее прошлое. Намёк на величие, до которого им никогда не добраться. Намёк на величие, пусть даже и павшее.

Лицедейство не свойственно богу Одину. Он привык сшибаться с врагом грудь на грудь, в честном поединке и на равном оружии.

(Комментарий Хедина: как же! На равном! А неотразимый Гунгнир, магическое копьё, не знающее промаха?! Сочинять не надо!)

Но сейчас от оружия мало толку. Нужно именно столь презираемое тобой, Отец Дружин, лицедейство. Силки расставлены, петля натянута, однако добычу ещё надо заманить в ловушку.

(Комментарий Хедина: [всё вычеркнуто, и не просто вычеркнуто, а тщательно вымарано, так, что невозможно различить ни одного слова]).

Трудно наблюдать за Истинными Магами. Они хитры, изворотливы, легко ускользают от любой слежки — Старому Хрофту предстояло научиться очень многому. Молодые Боги высокомерно забыли о нём — после удавшегося бегства Фенрира и падения Ястира, сделавшегося Яргохором, они, казалось, удовольствовались суровой карой собственному брату. Однако Отцу Дружин предстояло незаметно покинуть родной Митгард и вновь отправиться в далёкое странствие — к сказочному Столпу Титанов и не менее сказочному Замку всех Древних.

(Комментарий Хедина: многообещающе…)

Отыскать дорогу к твердыне Истинных Магов непросто. Столп Титанов скрыт за туманами межмирья, к нему нет торных троп. Быть может, помогла бы сила Урда — Старый Хрофт знал, что священный источник цел и с ним ничего не случилось, — но приближаться к нему сейчас стал бы только глупец. Нет, неспешными кругами, далеко не удаляясь от родного Хьёрварда, делая засечки и затёсы, слушая, запоминая и отыскивая — только так, постепенно, шаг за шагом.

Отец Дружин уже знал, что такое Межреальность, знал о её красотах и опасностях. Учился ощущать магические течения, подобно тому, как рыба — движение вод или птица — меняющиеся ветра. Подобно настоящим рекам, эти, пусть и незримые, мчат, пронзая иные миры насквозь, и обтекая иные, словно обычный ручей — камни среди бурного потока. Надо дать им увлечь тебя, и поток сам донесёт странника куда надо. Если, конечно, знаешь куда.

Старый Хрофт твёрдо помнил слова Утгарда-Локи, одного из додревних Истинных Магов — о том, чем должен был стать Столп. А раз так, он не может не притягивать водовороты силы, не может не стоять вбитым на самой стремнине магических рек.

Мир сменялся миром, и нигде Старый Хрофт с верным Слейпниром не задерживались дольше того лишь, чтобы определить, куда несётся вечный поток. И — с грустью думал про себя Отец Дружин — тех, кто появился в мирах вместе с ним, кто явился на его зов к Боргильдову полю, уже почти не осталось. Кто попрятался, разбежался по дальним и тёмным логовам, надеясь отсидеться, кто покорился и довольствуется тихой и скучной, хоть и сытой житухой каким-нибудь магическим стражем чего-нибудь, под строгим и неусыпным надзором.

А надзор появился.

Много младших родственников Ямерта странствовало по разным мирам, многие племена пошли к ним на службу, получая взамен магические умения, заклятия, силу и прочее. Старый Хрофт держался от них подальше, не пытаясь никого отыскать или с кем-то заговорить.

И, чем дальше уходил он от родного Митгарда, тем яснее и звонче становились для него разносившиеся по всему Междумирью заклятия молодого Поколения.

(Комментарий Хедина: добавлено явно для красного словца. Не могли никакие наши заклятия становиться для Старого Хрофта ни «яснее», ни тем более «звонче». В конце концов, он не Читающий, никогда о них ничего не знал, не имел к ним отношения. Всё-таки, если целую эпоху сидеть на троне в Валгалле и слушать героические саги, сам невольно начнёшь подражать скальдам.)

Путь Отца Дружин выдался не длинным и не коротким. Не иссяк хлеб в седельных сумках, хотя и закончилась хьёрвардская вода во флягах. Но вот кончились и миры, и междумирье, взорам Старого Хрофта открылась обширная, нескончаемая на вид равнина, серая, пустая и безжизненная. Она возникала словно сама по себе, мир — и не-мир, всё вместе. Словно кто-то специально сгущал, уплотнял, делал твёрдым исполинское основание для столь же исполинской башни.