Молодой Сталин

Малиновский ответил прозрачным шифром: “Брат, пока продам лошадь, запросил 100 руб.”.

Но когда сто рублей прибыли, получил их Свердлов. Сталин обиделся: значит, Свердлов нужен, а он нет? Впрочем, дела понемногу налаживались. Зиновьев ответил, что брошюра печатается. Сталин получил двадцать пять рублей от депутата Бадаева, но требовалось больше. Скорее всего, он писал в Грузию – своей матери и Сванидзе: из Тифлиса ему пришла посылка. Обращался он и к Аллилуевым.

Книги и деньги, которых он просил у Зиновьева, Сталин не получил. Он опять впал в отчаяние: “…пишете, что будете присылать мне мой “долг” по маленьким частям. Я бы хотел, чтобы Вы их прислали возможно скоро по каким бы маленьким частям ни было… деньги нужны до безобразия. Все бы ничего… но эта проклятая болезнь, требующая ухода (т. е. денег)… Жду”.

Сталин писал новую статью – “О культурно-национальной автономии”; он послал ее через Сергея Аллилуева Трояновскому в журнал “Просвещение”. Но Зиновьев по-прежнему выводил его из себя. 11 января 1914 года Сталин написал ему (говоря о себе в третьем лице): “Почему, друг, молчишь? <…> От тебя нет писем уже три месяца. <…> Сталин… думает, что получит… порядочный гонорар и будет таким образом избавлен от необходимости обращаться в те или иные места за деньгами. Полагаю, что он имеет право так думать”. Он не смог забыть, как отнесся к нему Зиновьев – выдающийся оратор и высокомерный еврей-интеллигент (сочетание, которое Сталин ненавидел).

В январе 1914 года, через шесть месяцев волнений и борьбы за выживание, деньги начали приходить. Пристав Кибиров сообщил начальству, что Сталин получил пятьдесят рублей из Петербурга, десять рублей от Сашико Монаселидзе из Тифлиса, двадцать пять от Бадаева и еще пятьдесят пять из Петербурга: этого почти хватало на “сапоги” для побега.

Директор Департамента полиции Белецкий узнал (вероятно, благодаря Малиновскому), что готовится побег. Он телеграфировал в Туруханск, что Сталину и Свердлову прислали еще по пятьдесят рублей “для организации побега”. Местный осведомитель докладывал, что “Джугашвили и Свердлов предполагают с места высылки бежать… на первом же из ожидающихся летом к устью Енисея пароходе”. Белецкий приказал “принять меры по недопущению побега”. Охранка решила “Джугашвили и Свердлова выселить на станок севернее с. Монастырского, где нет других ссыльных, и специально для наблюдения за ними приставить двух надзирателей”.

Дело было скверное. “Меня и Иосифа Джугашвили переводят на 180 верст севернее, на 80 верст севернее полярного круга, – писал расстроенный Свердлов своей сестре Сарре. – <…> …от почты оторвали. Последняя раз в месяц через “ходока”… Практически не более 8–9 почт в год…” “Новый станок, где будем жить, – Курейка”.

Сталина отправляли к самому Северному полярному кругу [168] ².

Глава 34 1914. Постельный скандал в Арктике

Если Костино Сталин называл “злосчастным краем”, то Курейка была и вовсе промерзлой дырой. В таком месте человек мог увериться в том, что он совершенно позабыт, и даже потерять рассудок; Сталин всю жизнь будет помнить то отчаянное одиночество и вынужденное самоограничение, которые испытал тогда. В марте 1914 года “личные” жандармы Лалетин и Попов перевезли Сталина и Свердлова в конной упряжи на север.

Вновь прибывшие увидели, что Курейка едва заслуживала названия деревни. Казалось, все ее обитатели приходились друг друг родней. шестьдесят семь жителей – тридцать восемь мужчин и двадцать девять женщин – ютились всего лишь в восьми ветхих избах. По большей части эти люди принадлежали к трем семьям: Тарасеевы, Салтыковы и семеро сирот Перепрыгиных ¹.

“В понедельник постирать вздумала, воду кипячу, – вспоминала Анфиса Тарасеева. – Гляжу, дверь открылась. Зашел человек с чемоданчиком, с постелью в узелке. Зашел и сразу говорит: “Здравствуйте, хозяюшка, я к вам на квартиру пожалован”… Борода густущая, волосы черные. <…> Прошел, чемоданчик поставил, а сам – как и вырос в нашей избе. С ребятишками играть стал… <…> Мужики приехали… <…> – Я, – говорит, – из Петербурга, Иосиф Виссарионович Джугашвили” [169].

Сталин и Свердлов поселились в избе Алексея и Анфисы Тарасеевых. Поначалу все шло хорошо. Ссыльные подружились с Тарасеевым, который согласился получать за них деньги. Погода еще стояла холодная, но снег уже таял. Жизнь в Курейке зависела от погоды: когда Енисей замерзал, люди ездили по льду на санях, запряженных оленями и собаками. Дальше начиналась распутица – дороги превращались в грязь и становились непроходимыми. Начиная с мая по Енисею несколько месяцев курсировали пароходы. Местные плавали вниз по реке, с берегов их лодки подтягивали собаки. Затем наступал мороз.

В середине зимы привольно жилось лишь оленям, песцам и кочевникам-тунгусам. Всем приходилось носить одежду из оленьих шкур. Тринадцатилетняя Лидия Перепрыгина, одна из сирот, заметила, что у Сталина только легкое пальто. Вскоре у него был уже весь “олений” костюм – от унтов до шапки.