Молодой Верди. Рождение оперы

— Ну, что ж, по вашему выходит, что великий маэстро должен был почувствовать себя беспомощным перед наступлением новых идей и новых чувств? Так, что ли?

— О, — сказал Алипранди, — я ничего не утверждаю. Я только строю догадки и предположения. Может быть, маэстро Россини действительно почувствовал, что в наступающем новом времени его творчеству нечем питаться. Может быть, он понял, что пошел по ложному пути, но одновременно с этим понял, что возврата ему нет. Может быть, может быть! Все это возможно. Я вполне допускаю это. Слабость души и слабость воли, и эта его гипертрофированная впечатлительность, и ярко выраженная ипохондрия — все эти физические немощи и болезненные свойства характера сковали гениальную творческую мысль композитора и, весьма вероятно, утвердили в его сознании горькую уверенность в том, что писать он больше не может. И вот перо выпадает у него из рук и он умолкает.

И тут к Алипранди обратилась донна Каролина, почему-то сильно смутившись.

— Вы говорите, — сказала она, — что болезнь и ипохондрическое настроение вселили в маэстро уверенность, что он не может больше писать. Но если бы кто-нибудь взялся его разуверить и сумел бы этого достигнуть, смог бы маэстро снова взяться за перо?

Вопрос показался Алипранди до смешного наивным, и он не сразу нашел, что на него ответить. Ответил синьор Мартини.

— Нет, — сказал он, — не смог бы!

Все повернулись к нему. Голос его прозвучал несколько неожиданно. Он очень долго сидел неподвижно и молча, с опущенной головой, и все, как бы сговорившись, не нарушали его молчания вопросами и не обращались к нему. Клара Маффеи думала, что он, может быть, задремал. Синьор Мартини выпрямился. Спавший у него на коленях котенок выгнул спину и прыгнул к нему на плечо. Синьор Мартини повернул голову и прижался щекой к теплому пушистому зверьку. Котенок соскочил на стол и осторожно, чуть скользя нетвердыми лапками, пошел по блестящей поверхности, гладкой, как стекло. Синьор Мартини встал. Он казался беспредельно утомленным. Живыми оставались только глаза. Они смотрели пытливо и напряженно.

Синьор Мартини прошел несколько шагов по комнате. Остановился перед портретом Жорж Санд (Клара Маффеи была страстной почитательницей французской романистки, сторонницы идеи освобождения Италии от иноземного гнета). Потом повернулся к нему спиной. Прислонился к стене. Наклонил голову и посмотрел себе под ноги. Искал глазами котенка.

Котенок сидел на столе перед вазой с цветами. Протянув лайку, он поспешно, мелкими движениями похлопывал и теребил уже увядающий тюльпан, тяжелый и пышно распустившийся, точно роза. Лепестки дождем сыпались на стол. Котенок с удвоенной торопливостью теребил цветы. Синьор Мартини шагнул к столу. Но донна Каролина опередила его. Она ловко схватила котенка за шкурку на спине, высоко подняла его и засмеялась, глядя на его беспомощно растопыренные лапки с выпущенными острыми, как иглы, когтями. Потом она легонько шлепнула его раза два, нагнулась и пустила его на ковер. Котенок жалобно запищал. Синьор Мартини закрыл глаза.