Молодость

— Я участвовала в подавлении жердевского бунта… — Слышал. Вы открыли кулацкую засаду с пулеметом.

Он, помолчав, добавил:

— Кажется, вам пришлось работать в цирке?

— Очень давно… в детстве, — Настя покраснела, смущенная» осведомленностью председателя.

«Какие чудесные глаза, — подумал Октябрев, — добрые, откровенные. Эта женщина не обманет. Счастливец Ефим».

В раскрытое окно веяло свежестью глубокой ночи. На большаке, за Георгиевской слободой, грохотал запоздавший обоз. Под горой курилась белыми испарениями река…

Город спал. Только шаги патрулей нарушали тишину да на чердаках и колокольнях ворковали неугомонные голуби.

Вдруг по мостовой звонко защелкали конские подковы. Всадник осадил у подъезда лошадь и спрыгнул на землю. Слышно было, как он бежал наверх, перебирая ступени лестницы.

Октябрев, не понимая, в чем дело, но уже чувствуя опасность, быстро отворил дверь. — Павел Михалыч! Я от Быстрова… Мятежники идут на город! — долетел из коридора голос Степана.

Октябрев взял его руку; не выпуская, проговорил:

— Назначаю товарища Жердева начальником охраны военного склада. Все запасы оружия — под твою ответственность! Умри на валу, а склад должен уцелеть!

И перевел взгляд на Настю.

— Вот тебе помощница.

Глава сорок пятая

Ефим бешено мчался на передней двуколке. Унтера погоняли лошадей. Из-под копыт в ночную синеву летели искры.

Приближался город.

А перед глазами Ефима неотступно стоял Быстрое, каким он видел военкома в последний раз… Тряслись руки у сына Бритяка. Ведь именно Быстров вызволил его из трибунала после жердевских событий, успокоил, пригласил работать в комиссариате.

Кривясь, Ефим натянул фуражку на лоб. Тяжел и страшен был предсмертный взгляд питерского большевика…

Однако дело сделано. Ефим готовился к нему долго, напрягаясь, точно боевая пружина, сила удара которой зависит от степени сжатия.

К Георгиевской слободе подъехали шагом, чтобы не вызывать подозрений. В сонных улицах ютился мрак, изредка попадались зажженные фонари. Нет, здесь еще не знали об участи отряда Быстрова.

Сквозь тонкие косы плакучих ив блеснули воды Низовки.

— Стой, кто такие? — раздался громкий окрик на мосту.

Но, заметив Ефима во главе обоза, часовой отступил с дороги. Притихшие унтера миновали заставу. Франц, сидевший на последней повозке, слышал, как часовой кому-то говорил:

— Эх, должно, порастрепали наших…

Мокрые, храпящие лошади рывками брали крутой подъем к центру города. Вот и базарная площадь. Показались ярко освещенные окна исполкома.

Ефим вспомнил слова Клепикова:

— Действуй смело! В городе у нас много друзей! Я рассчитываю на помощь Союза офицерства… Будьте моим сигналом к сражению!

«Посмотрим, Октябрев, чей козырь старше», — думал Ефим, выдергивая из кобуры маузер.

Он поймал злобным взглядом окно председательского кабинета, изогнулся, по-звериному готовый к прыжку.

Двуколки остановились.

Ефим соскочил на мостовую, кинулся в парадное. За ним посыпали унтера с винтовками, дюжие и хмельные, сгрудились у входа. Они лезли, толкая друг друга, распирали дверные притолоки, и Ефим живо представил себе, какая резня начнется сейчас в этом доме, во всем городе, в целом уезде…

То же самое подумал и Франц, слезая с повозки. Однако мысли его не отличались бритяковским злорадством. Напротив, мадьяру была чужда подлая затея мятежников… Франц поднял винтовку и выстрелил. Иного способа предупредить людей, которым угрожала гибель, не имелось

Исполком сразу наполнился шумом, беготней. Послышался голос Октябрева:

— Без паники, товарищи! С оружием — ко мне! Октябрев показался у раскрытого окна и швырнул гранату. Возле парадного, в толкотне бандитов, ахнул взрыв.

Бой разгорался внутри здания. Сухо трещали автоматические пистолеты. С лестницы катились клубками схватившиеся врукопашную.

Настя дралась вместе со Степаном. Смертельная опасность поставила их рядом, скрепила давнюю дружбу огнем. Подняв кем-то оброненный карабин, Настя бежала по темной лестнице, и чувствовала близкую поступь Степана, неодолимо-твердого, с наганом в руке.

Мятежники отступали, спотыкаясь о трупы…

— Спасайся, кто может! — орали внизу.

В провал двери глянуло мутное небо. Налетевший ветер гнал дымящиеся облака. Пахнуло сырой прохладой утренней зари.

Город очнулся от забытья. Галопом неслись кавалеристы эскадрона Безбородко. В оконных стеклах отражались вспышки выстрелов. Испуганные горожане гремели ставнями и дверными запорами, чуя беду.

Враг был здесь. Он рассеялся повсюду. За каждым углом, за тумбой, за погасшим фонарем притаилась смерть.

На белом булыжнике мостовой тянул раненый:

— А-а-а-а-а…

Один из налетчиков, перемахнув улицу, с ловкостью кошки вскочил на забор. На нем трепыхалась исполосованная в схватке кожаная тужурка. Он оглянулся, и Настя узнала Ефима.

Глава сорок шестая