Молодость

И вот Николка увидел издалека тыловой эшелон этих банд. На берегу реки темнели густым лесом поднятые кверху оглобли распряженных повозок. Бродил табун стреноженных коней. Мужики, то ли не разобрав клепиковского приказа о наступлении на город, то ли с хитрецой, — чтобы не попасть в жаркое дело, — прихватили из дома ребятишек. Возле колес вертелись собаки.

Собираясь от безделья в круг, мужики поощряли драки подростков. А то и сами связывались бороться, дурачась и постепенно свирепея.

Из города доносилась перестрелка. Раскатистое эхо плыло по реке. Тягуче, нависло отдаленное «ура».

Аринка держалась стороной от мятежников. Одиночек она спрашивала:

— Далеко штаб?

«Ишь, сатана, Клепикова ищет», — догадался Николка.

Действительно, Аринка искала Клепикова. Она понимала, что То Степаном все кончено. После Москвы он был ей далек и страшен…

— Эй, братец, — крикнула Аринка. — Покажи, где штаб?

На крутизну бугра выскочил всадник, осадил взмыленную лошадь. Скривился, бледный, рыжеусый, в расстегнутой гимнастерке. Николка с трудом узнал Ефима.

— Что? Жена поколотила?! — засмеялась Аринка, слышавшая о неудачном налете унтеров на исполком.

— Зачем приехала? — выдавил Ефим сквозь зубы. — Хочешь быть штабной шлюхой? Хорошую девку до свадьбы из избы не вытянешь. А ты огонь и воды и медные трубы прошла… Кому такая нужна?

— От меня еще никто не отвертывался, — вызывающе огрызнулась Аринка.

Ефим стегнул лошадь плетью и ускакал. Он тоже разыскивал штаб.

Дорога потянулась низким берегом. В воду свешивались ивовые кусты, окуная жиденькие ветки. Николка остановился: рассупонился хомут. Спрыгнув на землю, мальчик быстро затянул супонь и собрался уже догонять Аринку, как услышал в кустах шорох. Кто-то негромко назвал его по имени.

Николка встрепенулся.

«Может, братка Степан» — подумал он, радостно холодея от невероятного предположения.

Оглянувшись вокруг, Николка подошел к ивняку. В зеленой листве мелькнуло грязное, исцарапанное лицо. Человек, должно быть, сидел на аемле. Но вот он подвинулся вперед, намереваясь выбраться из куста, и Николка отпрянул… Перед ним стоял безногий калека. — Гранкин…

— В город надо… к своим, — прошептал Гранкин запекшимися губами.

Питаясь колосьями и сторонясь всякого жилья, он изменился до неузнаваемости. Фронтовая гимнастерка потемнела и заскорузла на нем от пота и грязи. В глазах, воспаленных бессонницей, метались тревожные огоньки.

Николка растерянно топтался, потирая одну босую ногу о другую, встряхивал белесыми вихрами. Он вспомнил, как в ночном отец говорил:

«Беду нашу, Лукьян, город решит…»

Бросился к лошади, завернул ее поближе. Помог Гранкину взобраться на телегу, прикрыл зипуном, взятым на случай дождя. Сунул руку в ближний мешок, отломил кусок теплого пирога. — Ешь!

— Спасибочко…

Аринка оглянулась с бочки, крикнула, чтобы не отставал. Подоткнув под себя вожжи, она прихорашивалась, оправляя на смуглой шее голубой платок. Возле нового парома, запруженного мятежниками, показался верхом на золотистом Биркинском жеребце, в сопровождении свиты бородачей, Клепиков.

Пользуясь суматохой, Николка въехал на паром. Вот качнулся под ним дощатый настил, заплескалась пенистая вода. На противоположном берегу ждали подводы с ранеными. Переправившись, мальчишка стегнул лошадь, колеса замесили растоптанный грунт. Пешая толпа отстала.

Стрельба приближалась. Где-то у вокзала пели красноармейцы. Песня, нарастая, уходила ввысь вместе с пороховым дымом.

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой-роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут!

Николка ехал, размахивая кнутом, вдоль косых заборов и невзрачных дбмишек городской окраины. Он долго плутал, выбирая проходные дворы и пустынные переулки, держал направление на песню

Песня вплеталась в дробные строчки пулеметных, очередей, в короткие винтовочные залпы, в искрометные взрывыгранат.

На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперед,
Рабочий народ!

Выезжая на площадь, Николка вдруг остановился. Он увидал мужика, который шел вразвалку к фонарному столбу. Штык на его винтовке блестел, смазанный салом.

«Петрак! — у Николки потемнело в глазах. — Пропало дело!»

Глава сорок седьмая

За окном шумело Ярмарочное поле, покрытое окопами в несколько рядов. По Георгиевской слободе скакали верхоконные. С колокольни глухо и хлопотливо, будто кровельщик молотком, стучал, пристреливаясь, пулемет.

Аринка лежала на диване, растрепанная и усталая… На столе еще дымился недоеденный обед и блестел забытый Клепиковым серебряный портсигар.

«Курить захочет, а портсигара и нету», — подумала Аринка и поймала себя на какой-то непонятной заботливости и беспокойстве.