Молодость

Только по весне, когда отец собирался снова в отход, к нему пришел бойкий мужик, в старой чумацкой шляпе, и признался, что хлеб занес он. Это был Кондрат.

Жил Кондрат бедно, но Тимофей считал его хорошим артельным работником и своим первым другом. Вместе батрачили, вместе несли тяжелую судьбу на край старости.

— Так вот, дядя Кондрат, — Степан вышел от телеграфиста повеселевший. — К нам на помощь рабочий полк идет. Давай, расшевеливай народ, пойдем кулаков потчевать.

И с тех пор Кондрат сделался незаменимым помощником Степана. На своей игреневой кобыле он ездил из деревни в деревню, разъяснял, куда везти хлеб, что делать с кулацкими агитаторами.

— Как тут у вас? — спрашивал Кондрат, останавливаясь у сельсовета.

— Да ничего…

— Ничего-то и у нас имеется. О деле сказывай. Товарищу Жердеву, Степану Тимофеевичу, на чугунку люди нужны. Отряжай человек двадцать с лопатами и ломами!

Когда путь был восстановлен, к станции подошел зеленый бронепоезд. Почти одновременно из Кириков прибыл хлебный обоз. Осип подбежал к Степану:

— Слыхал, что в Жердевке у вас произошло? Степан вынул изо рта трубку.

— Что? — бледность проступила на его загорелом лице.

— Ночью облава была, — продолжал Осип. — Мужиков ловили, которые не подчинились приказу Клепикова.

«Ну, так оно и есть, — Степан слушал не дыша, — беда на беду лезет…»

Осип тряхнул чубом, засмеялся:

— Во время облавы-то, значит, и навалились партизаны…

— Партизаны?

— А ты, видно, первый раз слышишь? Отряд Тимофея Жердева… Всех унтеров покрушили топорами.

Степан остановился, не веря своим ушам. Партизанский отряд Тимофея Жердева? Отца?

Но сердце уже стучало громко и радостно. Это была правда! Поднимались рассудительные мужики, отсиживавшиеся в хлебах. Дело шло к развязке.

Глава пятьдесят первая

Собор первым возвестил о занятии мятежниками центра города. Большой колокол, вылитый по специальному заказу Адамова на Валдайском заводе, рявкнул медной глоткой три раза. И тотчас зазвонили у Спаса, у Нового Николы, у Казанской, у Сергия Радонежского.

В полуночном небе, над пороховой гарью и человеческой разноголосицей, плыл торжествующий благовест. Он перекатывался на Сосну и Низовку, в окружающие слободы и деревни и множился ответным эхом сельских колоколов.

И хотя в городе еще слышалась стрельба, плотные двери домов раскрывались, выскакивали ликующие купчики, городская знать.

— Ми-ха-и-ла! Ми-ха-и-ла! — голосил из окна лысый старик, размахивая салфеткой.

— Оглушили чумовые, — Аринка осадила лошадь и повернулась в седле. — Кажись, Михаила кличут?

Клепиков погрозил в темноту плетью: — Николашкиного брата на царство выдвигают. Дескать, спокойнее будет иголками торговать.

Горели дома. Рыжее пламя растекалось по крышам, скручивая листы железа.

Со двора спирто-водочного завода мятежники выкатывали бочки, вышибали прикладами донья и, припадая, пили обжигающую девяностоградусную отраву. Пьяные лезли в цементированные подвалы, стреляли в бочонки, падали и захлебывались в лужах спирта.

Где-то в темноте Клепиков различил истошный голос Бешенцева:

— Я, братцы, не пьяный! Не глядите, что меня двое под руки ведут, третий ноги переставляет… Пьяный тот, который в грязи валяется, а свинья ему морду лижет… Разойдись, застрелю!..

Клепиков и Аринка проехали мимо здания почты, приспособленного осажденным гарнизоном под лазарет. Из окон второго этажа выбрасывали на булыжную мостовую раненых красноармейцев. Озверевшая толпа мятежников, улюлюкая плясала по их телам.

— Смотри, — указала Аринка, сворачивая на Казанскую улицу.

В церковной ограде забаррикадировалась горсточка красноармейцев. Патроны кончились., Бойцы отражали натиск унтеров штыками.

Клепиков, натянув поводья, наблюдал, как унтера через решетку ограды в упор расстреливали защитников города. Он улыбнулся Аринке:

— Я говорил… Повстанцы, продержавшиеся сутки, имеют все шансы на успех. В Москве нас разбили слишком рано… Я знаю природу человека. Ему, стервецу, нужно двадцать четыре часа на размышление. Потом он попрет!

И Клепиков представил себе, как завтра затрещат телефонные аппараты, зашуршат газеты…

«Слыхали? — заговорят в Москве, в Питере, по всей России, — Клепиков восстал!»

Аринка рассеянно смотрела на него. Живя с ним, она и не пыталась понять его., Слишком глубоко ошиблась она, когда полагала, что уход к мятежникам вырвет из ее сердца Степана. Напротив, еще больше теперь думалось о нем… Но думы были полны ненависти и, жажды мести.

Часто пробиралась дочь Бритяка в расположение красных, добывая, важные сведения. Проводила тайными лазейками отборных головорезов в тыл заставам и пулеметным гнездам. Это она решила участь переправы через Сосну, и, помогла овладеть баррикадами у вокзала. Однако взор ее был ненасытен, как у степной волчицы… Аринка повсюду, искала Степана!

— Не попадались, Ефим, жердевскиё? — спросила она, встретив в темноте брата.

— У склада, наверное… Склад ещё держится да застава на мосту через Низовку.

Ефим скривился, растерзанный, злой. Он завидовал удачам Клепикова.

Клепиков пришпорил коня, торопясь проехать площадь, за которой гремели выстрелы.