Молодость

Через три года Михаил запил. Ещё через три года умерла бабушка Варя. И теперь, когда муж напивался, Лена брала на руки шестилетнего Рому и уходила в квартиру отца, ибо это он, ещё в первой половине своей службы, купил и подарил матери эту квартиру в городе Жуковском.

Михаил, бывало, наведался к ним – в пьяном угаре барабанил он по двери, то умоляя, то требуя, чтобы ему открыли. И орал матом, кляня свою жену во всём, на чём свет стоит.

Тогда Лена сажала Рому к себе на колени, затыкала ему уши ладонями и, уткнувшись лицом в его затылок, сидела так, плакала и молилась. А со стола напротив, рядом с иконой Божьей матери, смотрел на неё с фотографии её любимый и вечно молодой отец, которого ей когда-то так напомнил Михаил.

Когда Михаил скончался, Лена осталась совсем одна с девятилетним сыном, которому пыталась теперь посвятить всю себя. Но у неё это не получалось. Потому что, как всякая мать знает, его нужно было одеть, обуть, воспитать и дать ему достойное образование, чтобы он вырос хорошим человеком. А делать всё это одной, совершенно, то есть, без всякой поддержки, – было тяжело. От сестёр помощи не было, у каждой из них – а их было трое – была своя жизнь. Жили все в Екатеринбурге, только кто-то в области, а кто-то в самом центре. У каждой были свои заботы и треволнения, своя насущная семейная жизнь, да и не общалась с ними Лена как будто бы даже не с той самой вечеринки, на которой познакомилась с Михаилом.

Лена вертелась как могла, но всё чаще стала задумываться о том, что надо что-то менять, и, уже будто бы научившаяся с годами объяснять себе свои чувства, она стала искать отца своему сыну. Во всяком случае, так она себе это объясняла, а на самом же деле её просто тянуло к мужчине. Ведь Михаил был у неё как первым, так и последним, других мужчин Лена не знала. И её сёстры потом нелицеприятно выскажутся об этом, что девка просто не нагулялась.

Лена как будто помешалась: кого-кого, а уж точно не отца Роме искала она, потому что встречалась преимущественно с молоденькими парнями, которым было от восемнадцати до двадцати трёх лет. Но она всё пыталась увидеть во всех этих лицах и характерах тот самый задор и ещё что-то неуловимое, что было в её герое-отце и что она впоследствии увидела и в Михаиле.

Лена всё больше окуналась в похоть и тем самым проваливалась в какую-то бытовую пропасть. За Ромой она уже так не следила, уроков, бывало, и не проверяла, но что было для него самое обидное, что и послужило первородной причиной его комплекса, – было то, что его мать спала со старшеклассниками, которым нравилось спать с ней, но не хотелось ничего более от этой девушки; и ещё им нравилось потом обо всём этом трепаться в школе и во дворах. Лена всего этого как будто не замечала. Не заметила она и того, как её сын вдруг её возненавидел всей своей ещё детской душой.

Дотянув до совершеннолетия и успев за это время встать на учёт в городской администрации за самые различные правонарушения, которые случались в его деятельности эпизодически, Рома, так и не снявшись с учёта, оставил мать и покинул город. Он поехал тогда с Евой в Пензу. Еву он знал с детства, потому что она жила в соседнем дворе и позже у них была одна компания. Потом он какое-то время снимал у Евы квартиру и подрабатывал на автомойке. Нигде более не учился, хотя любил книги. Просто так вышло, что, став меланхоличным и замкнутым, он предпочитал учебным заведениям самообразование.

Кстати, прежде чем он встретил свою девушку Алину, о чём ещё будет рассказано впереди, Рома и Ева как будто бы встречались. Или просто спали время от времени вместе – когда Ева приезжала после сессии из Москвы. Впрочем, это уже не более чем домыслы любопытных.

       А что до Романа, то он полгода как съехал от Евы и теперь снимает квартиру в другом районе города. Ему двадцать один год, и работает он по-прежнему на автомойке – бывает, что и в две смены.

***

За шесть лет до этого

Девяностые подходили к концу, приближая начало нового века; хотя в стране по-прежнему были разруха и бедность. И в деревнях дела обстояли не лучшим образом. Если ещё совсем недавно люди ехали из рушившихся городов в сёла и деревни, где были цеха, заводы, фабрики и где, в конце концов, можно было купить участок земли и стать обычным, но счастливым земледельцем, то теперь и эта искорка надежды погасла, поскольку действительность являла собою разрушенные в деревнях и сёлах хлебзаводы, разрушенные молочные и колбасные заводы, ну а что до скотоводства и землеугодничества, то это стало просто делом бесперспективным. И никто не хотел вкладывать во всё это ни инвестиции, ни самую веру.

Но земледельцы в деревнях ещё были. И эти сильные духом люди цеплялись за жизнь и выживали как могли.