Молодость

— Правильно, — пожимает ему руку Саид. — Назад, товарищ, нельзя…

Подумал и добавил:

— Мы — комсомольцы!

* * *

Змеятся сизые струйки. Взвод закуривает.

Синие горы расплылись, отступили к морю. Солнце забралось высоко, и стал день жарким и золотым.

Смех… Шутки…

В стороне, там, где зеленая тачанка бросила кусочек жидкой тени, Саид с тремя членами редколлегии сооружает новую ильичевку. Заметки собраны во время стрельбы. Четко поставлено в редколлегии «разделение труда». Одновременно пишутся заголовки, готовятся рисунки. Через 20 минут ильичевка вышла. Читает взвод об опыте лучших стрелков. Передовики делятся методами своей работы.

За спинами читающих появляется рослая, ловкая фигура Саида.

— А ну, поговорим, о чем пишет сегодня «Правда»!

Комутаев — один из лучших агитаторов в части.

Живое кольцо защитных гимнастерок. Тишина. Внимательно слушают чтеца…

Комутаев, читая, рассказывает:

— Год назад партия и правительство издали закон об охране государственной собственности. Социалистическая собственность священна и неприкосновенна…

Развертывается беседа. Приводятся живые, яркие примеры попыток остатков классового врага вредить «тихой сапой».

Под газетой Комутаев держит записную книжку. Заглядывает в записи:

«Инстинкты — это веками впитавшиеся в человека привычки. Классовый враг выбит из производственных позиций — это значит, что кулака мы лишили земли, машин — всего, что помогало ему угнетать бедноту».

На полях пометки:

«В передовой сегодня шесть непонятных для бойцов слов. Раз’яснить! (См. строчки 6, 18, 20, 42, 91 и 111 — все подчеркнутое по два раза)».

Слушают бойцы комсомольца Комутаева. Некоторые записывают.

Двое разговор вполголоса завели:

— Не поспеешь записать. Лучше потом спросим.

— Надо поспеть. Вечером о другом разговор будет…

— За ним не угонишься!

— Неправда… Хочу и буду таким же. Хочу знать все!

Это не совсем правильно. Ошибается боец, считающий, что Комутаев уже все знает. Далеко еще Саиду до того, чтобы знать все. Да он и сам отлична понимает — знать все нельзя, а многое, как можно больше, нужно.

За два года в Красной армии, за два года работы в комсомоле Саид стал высокополитически грамотным бойцом. Хорошо овладел русским языком, знает арифметику, дроби — простые и десятичные. Принялся за отношения и пропорции. Читает много художественной литературы. Находит время для глубокого изучения устава и программы партии. В тетрадях Саида имеются любовно переписанные целые страницы из истории партии.

К зиме Саид Комутаев мечтает приобрести свой собственный шеститомник Ленина и работать над ним в зимние вечера.

Если перевернуть десяток листков записной книжки Комутаева, то встретишь старательно выведенный заголовок: «День в колхозе».

Почитаем, что записано на этих аккуратно сшитых суровыми нитками листиках.

«Узнали мы, что колхоз „Путь Ленина“ — самый отстающий. А разве стерпит сердце комсомольца, когда рядом прорыв? Вот и организовали бригаду. Красная армия всегда должна быть на первых позициях социалистической стройки. Пошли и прямо к переменникам. Поговорили и многое узнали.

В правлении нам дали план уборки урожая. Сели вместе с переменниками за изучение плана. Вот так план!

Всего в колхозе надо убрать 1663 га. Уборку по плану правление наметило провести в 33 дня. Расчет такой:

Первая декада — убирается 240 га. Вторая — 448 га, третья — 560 га, четвертая — 148 га.

Прикинули мы в уме и спрашиваем председателя: Что же — и все?

— Ну да, все, — отвечает он.

— А куда же девались 267 га?

На этот вопрос ответа не получили. Выходит, что колхоз в своем плане уборки забыл 267 га колосовых. Не включил их, и таким способом скинуто со счетов урожая около 3000 центнеров хлеба.

Самая настоящая кулацкая арифметика. Копнули дальше, и увидели, что на этом еще дело не кончается. Колхоз должен сдать хлеба государству 3225 центнеров. По плану правление наметило сдать все это в две декады, а вот как сдать, как: вывезти — об этом никто не думает. Записано на бумаге — и ладно.

Ответственные лица для транспортирования не выделены. Транспорт не подготовлен. Для вывозки в срок хлеба нужны 15 фурманок, их можно достать в том же колхозе, но об этом не позаботились. Нет мешков.

Спросили мы, что же делает партячейка. Член бюро партячейки Фоменко нам ответил:

— Мало ли что мы пишем на бумаге. В две декады… Это легко записать, а поди-ка, выполни!

Намотали себе на ус кулацкую речь.

Идем в поле — в бригады. Председатель правления Дворцовой говорит в напутствие:

— Эй, ребята смотрите, далеко в колхозное поле не залезайте, а то наша охрана не посмотрит, что вы красноармейцы, задержит и сюда прогуляться заставит.

Ну, все же пошли поглубже. Идем два километра, три. Прошли пять километров. Хороши колхозные хлеба. Как море, шумит пшеница… А на полях — ни души…

Никакой тебе охраны. Тащи сколько хочешь.

Пришли в бригаду и здесь узнали еще больше, чем нам говорили переменники.

Оказалось, что в колхозе самый злой зажим самокритики. В охрану колхозного урожая правление выделило чужаков. Что сам председатель колхоза — сын кулака…