Мы выпили еще пару рюмок, я залпом оглушил всю полулитровую кружку просрочки. Взял со стола красной Явы пару сигарет и вышел на улицу. Немного моросило, я обожал ходить в дождь пьяный по району. Было снова темно, и я уже заметил тенденцию своих выходов на улицу и свиданий с девушками в темноте.
Через минут пятнадцать дошел до дома Лены, закурил вторую. По пьяни дымил, как паровоз. Не раздумывая, постучал, пьяный – всегда смелый. Она вышла и как-то так сразу получилось, что я ее поцеловал. Я даже не разглядел, во что она была одета. Просто вписался в ее губы, как в родные. Они были нежные, и я чувствовал те две трещинки своими губами, что оставили след на ее сигарете прошлым вечером. Она не дернулась, и в этот момент, хоть я и был пьяный, я понял, что теперь эта девушка со мной. Мне не нужно было говорить, что я встречаюсь с ней, чтобы она поняла это. Она знала. Когда я оторвался от нее, я посмотрел ей в лицо, оно было видно мне только наполовину. И эта половина была мокрая от дождя. Тогда я думал, что ночи стали темнее, и облака заслоняют лунный свет. Но дело было в другом.
Мы шли по улице и я трепался обо всем. У меня случился тот самый словарный понос. Она только и делала, что смеялась. Мы мокли под дождем, но нам было все равно. Потому что мы мокли под ним вместе. Я очень много целовал ее в тот вечер. Мы бродили под звездами и я ощущал себя среди них. Мои чувства к Лене были на октаву выше, чем к предыдущим возлюбленным. Мы гуляли, я остановился и снова поцеловать ее.
– Я очень рад, что мы наши общий язык.
– Я тоже, Тём.
Вы бы знали, как нежно она это произнесла. Я ловил каждую букву.
– Я не знаю, стоит ли говорить тебе, что ты красивая. Не будет ли это заезженной фразой? Дело в том, что я с ума схожу по тебе.
– Ты мне тоже нравишься, Тём.
– Я такие глупости делал вчера, когда ты ушла. Я твою сигарету поднял. – Я видел только половину улыбки Лены.
– Да, а я в окно смотрела, как ты ее поднимал. Так что я тоже делаю глупости, получается.
– Да, но не такие, как я?
– А какие ты делаешь?
– Ну я напился сегодня, чтобы было легче веселить тебя.
– Ерунда, ты всегда можешь веселить меня, даже когда молчишь.
Она взяла меня обеими руками и притянула к себе. Потом этими же руками обхватила мое лицо. И это было приятнее, чем когда я схватил свое лицо дома и начал мять его от волнения. Она жарко поцеловала меня.
Дождь на улице усилился, мы не заметили, как ушли из района и стояли в чистом поле на выезде. Она прижималась ко мне, и я чувствовал, как мы испаряем влагу в одежде. Мы целовались под дождем, пока наши губы не сошли с ума и не обессилили. Мы пошли обратно, я проводил ее до дома. Странно, но я все еще видел только половину ее лица.
За этот вечер мы стали очень близки. Кажется, даже поставили ВКонтакте семейное положение «влюблены». Да, такие глупости в молодости – важный момент. И я чувствовал себя влюбленным и безумно счастливым. В молодости больше всего можно урвать этих чувств, и я урвал. В школе утром я не объявился, мы с Эриком Хайзенбергом в посадках в кастрюльке варили одну дрянь. Когда я стал постарше, я разъезжал по нашей родине и почти везде это пойло называли по-разному. У нас, в Тамбовской области, его называли просто, дрянь.
У нас уже горел костёр. Описание рецепта я пропускаю по соображениям совести и переношу вас на пару тройку часов вперед.
Вечером в бане собрались дегустаторы: мы с Эриком двинули по стаканчику граммов по 20, кроме нас двоих никто больше не решился. С нами сидел Руслан и Артур с Лехой. Прошло минут десять, нас вообще не плавило. Мы решили, что сварили беспонт. Двинули еще по стаканчику, граммов по 40, и подождали еще пять минут, покурили и я решили хрен с ней, и двинул еще граммов по сто с лишком, но уже без Эрика. Еще покурили и я понял, что последние два стаканчика были лишние. Крыло меня как собаку плешивую. Я просто умирал и возрождался вновь, как феникс. Это состояние было безумным. Сушняк был такой, будто бы экскаватор набрал песка с грязного пляжа и выгрузил мне в рот. Вода не помогала. Я слышал нужно выпить водки, чтобы стало легче, но это было невозможно. Компьютерная игра вперемешку с книгами Кинга – и то это слабое сравнение. Если бы было можно, я бы сохранился, прежде чем пить это. Кто-то говорил, что хватает и двадцати граммов. Понимаете, о чем я? Я курил сигареты, потому что внушил себе, что отпустит. Но я жестоко себе врал: держало так, словно отец держит своего ребенка, который хочет выпрыгнуть в окно небоскреба. Я словно сгонял в преисподнюю и обратно. Меня разрывало от ощущения, что этот приход останется со мной навсегда. Это был передоз, и почему я не догадался блевануть.