Молодость с нами

долгие десятилетия, они вечны. Когда-нибудь погаснет солнце, а они не погаснут никогда.

Павел Петрович шевельнул было губами, но ничего не сказал. Варя продолжала смотреть ему в глаза. С

такой отвагой осужденные на смерть за правду, убежденные в святости своей правды, ждут последнего удара.

Им уже ничто не страшно, они не здесь, они уже там, в ином мире.

— Варенька, — произнес наконец Павел Петрович, — что вы такое говорите?

— Я говорю, что люблю вас, Павел Петрович, — уже совсем просто повторила Варя. — Я давно вас

люблю, очень люблю. Вы можете мне ничего не говорить, мне никаких слов не надо. И, пожалуйста, извините,

что я вам это говорю.

Что мог ответить Павел Петрович? Говорить, что если он дал ей какой-то повод к таким чувствам, пусть

она его простит, он, мол, не хотел этого; если бы он знал, что так может случиться, он никогда бы не согласился

на этот ее переезд в их дом; что он постарается сделать так, чтобы она его больше никогда не увидела; что она

еще молодая, что она еще будет счастлива, и всякие другие подобные пошлости?

Нет, Павел Петрович не мог их говорить. Он сидел и молчал, по временам посматривая на Варю. А у

Вари на лице было спокойное чистое выражение; иногда на нем возникала грустная улыбка и, тотчас исчезнув,

вновь уступала место спокойной чистоте.

2

Виктор Журавлев позвонил Оле ровно через пять минут после того, как они с Варей и Павлом Петрови-

чем вошли в дом, приехав с аэродрома. Было шесть утра.

— Извините, может быть, я не во-время? — сказал он растерянно. — Я могу потом.

— Что вы, что вы! — воскликнула обрадованная Оля и полтора часа простояла у телефона, пока Варя

рассказывала Павлу Петровичу о путешествии.

— Я хотел ехать вас встречать, — говорил Журавлев, — да побоялся, удобно ли, вдруг вы рассердитесь.

— Нисколько бы я не рассердилась!

— Правда? — спросил он.

— Конечно, правда. Но откуда вы узнали, что я должна была сегодня приехать?

— А я вчера звонил Павлу Петровичу.

Закончив разговор с Виктором, Оля спросила Павла Петровича, звонил ли ей кто-нибудь вчера.

— Если судить по противному голосу, будто у него во рту каша, это был твой Завязкин, — сказал Павел

Петрович, страшно невзлюбивший нового аспиранта, который недавно приехал из Ленинграда и уже несколько

раз приходил к Оле с билетами в кино. Павел Петрович говорил, что у него глупая физиономия и ничего

ценного, кроме роста, он не имеет. Оля и сама это прекрасно видела, но раз человек принес билеты, неудобно

же не идти.

Услышав о Завязкине, она ответила:

— Папочка, не Завязкин вовсе, а…

— Ну Тесемкин, Узелков, Портянкин!

— Как тебе не стыдно! Он — Веревкин! Нехорошо издеваться над фамилиями, которые люди не сами

себе выдумывают. И, например, “Колосова” ничуть не лучше, чем “Веревкин”.

— Ну, милая моя, это ты уж перехватываешь, — возразил Павел Петрович. — Колос — это значит хлеб!

А хлеб и металл — два кита, на которых держится человечество. Вот так!

Вечером Журавлев и Оля встретились. Они гуляли по городу, по садам и паркам, по окрестностям. Они

рассказывали друг другу о своей жизни, — в жизни каждого из них уже было немало очень серьезных и важных

событий. В самом деле, разве их мало, этих событий, например, в Олиной жизни? Окончила институт,

поступила в аспирантуру, была секретарем комсомольской организации института, избрали членом бюро

райкома комсомола… А дальше — смерть мамы… Горе, которое и в двадцать три года способно человека

состарить. Еще Оля рассказывала о брате Косте, который служит на границе и раз в месяц присылает отцу и ей

коротенькие письмишки; рассказывала о дяде Васе — старом чекисте, о своем дедушке, который ее и Костю

учил любить природу.

Затем Оля принялась рассказывать о поездке в Новгород, о новгородской старине и берестяных грамотах;

она сказала Виктору, что решила уйти из аспирантуры и поступить в школу учительницей истории. Виктор

сказал примерно то же, что и Павел Петрович: дескать, целый год занималась в аспирантуре, время, средства

тратились — жалко бросать. Но Оля ответила, что учиться до бесконечности смешно, полжизни проучишься,

когда же тогда жить и работать?

Рассказывал о себе и Виктор. Он тоже испытал горе, подобно Олиному: у него на войне погибли отец и

брат. А к тому же, если Оля хочет знать, он пережил потрясение и иного рода. Он очень любил одну девушку…

Когда он это сказал, Оля почувствовала такую слабость, что чуть не упала с речного обрыва, над которым

они в это время стояли. Она даже предложила присесть, но Виктор не позволил садиться, сказав, что после

дождя земля сырая и холодная. Он не заметил ее состояния и продолжал рассказ. Было это, оказывается, четыре

года назад, ей исполнилось тогда девятнадцать лет, она работала в заводоуправлении. Виктор часто бывал у ее

родителей, она бывала у него в доме, понравилась его матери, вот-вот, думали все, они поженятся. Но случилось

так, что отца той девушки, моряка, перевели на Дальний Восток. Уехали родители, уехала и девушка. Она не