Молодость с нами

— Ты совершенно прав! — воскликнул Павел Петрович. — Пяток интриганов мне, например, показался

было большинством в институте, чуть ли не всем его коллективом. Везде они выступают, везде друг друга

поддерживают…

— Точно, точно, Павел! Ведь как получается. Те, которые честно работают, они заняты делом, они

увлечены этим делом, их и не видно и не слышно. А эти, крикуны… Да что говорить: наступление — лучший

вид обороны. Обороняя свои личные интересы, они и наступают, как видишь. И не думай, что с ними

справиться легко.

— А я и не думаю.

Только в апреле наступил день партийного собрания, на которое вынесли историю, происшедшую на

партбюро. Председателем собрания выбрали Малютина. Старый большевик, штурмовавший Зимний, никогда

не участвовал ни в каких институтских группках, всегда стоял выше склок, был принципиален. Кому же, как не

ему, было доверить руководство таким ответственным собранием?

Заняв председательское место за столом президиума, Малютин сказал:

— Ну что ж, поскольку партийное бюро вынесло какое-то решение о нашем директоре товарище

Колосове, то, прежде чем выступят товарищи, будет правильным предоставить слово секретарю партбюро

товарищу Мелентьеву. Пусть изложит свою точку зрения. Ведь партбюро существует, мы его избирали,

секретарь тоже существует, его тоже избирали. Нет других предложений? Прошу вас, товарищ Мелентьев.

Мелентьев давно понял, что дело склоняется не в его пользу, что на собрании его не поддержат, но он

верил в силу Савватеева и не хотел сдаваться.

— Товарищи! — заговорил он со всем жаром, на какой только был способен. — Мы не должны дать себя

обмануть. Мы обязаны отбросить личные симпатии или антипатии. Мы не можем позволить замазывать нам

глаза различными успехами. Партия учит нас бдительности, принципиальности. Ну, предположим, с приходом

Колосова кое-что в институте улучшилось. Ну, предположим, мы выполнили важное правительственное

задание. Хотя, конечно, мы и без Колосова его выполнили бы — работали-то товарищи Бакланов и Румянцев, а

не Колосов. Но — предположим. Предположим, что успешно идет дело по переоборудованию мартеновских

цехов. Нащупали много интересных новых проблем. Новая схема мартеновской печи, кислородное дутье и так

далее. Что же, это, по-вашему, работа Колосова? Чепуха! Пришел Аника-воин и всех победил, все перевернул

вверх дном. Мы ждали крупного ученого, а к нам явился цеховой инженер. К тому же зазнайка, человек грубый,

не умеющий подходить к людям.

— Это неверно! — выкрикнули из зала.

— Вам дадут слово, — ответил Мелентьев. — Вы выскажетесь. Я продолжаю: да, зазнайка, не умеющий

подходить к людям. Он переставлял их в институте, как пешки на шахматной доске. Архипова туда, Бакланова

сюда, Румянцева в третье место, Ратникова в четвертое, даже секретаря — Лилю Борисовну — и ту с места

стронул, Донду перевел к себе. А когда группа по жаропрочной стали создавалась — вообще было великое

переселение народов. Не так работают в советском научном учреждении, нет! А в личном плане каков оказался

товарищ Колосов!

Мелентьев вновь перебирал длиннейший список проступков Павла Петровича, вновь, в еще более

грязном виде поминалась Стрельцова, вновь перетряхивались квартирные дела, травля старых кадров,

самочинный и неправильный пересмотр тематического плана и так далее и так далее. В зале нарастал гул, все

чаще выкрикивали: “Позор!”, “Лишите его слова!”, “Товарищ председатель, ведите собрание!”

Но Мелентьева это не смущало, он упорно вел свою речь к концу. Он знал, что должен или добиться того,

чтобы признали его правоту, или он потерпит полный крах в своей карьере. Он боролся за себя. Боролся изо

всех сил, отчаянно, фанатично.

— Товарищи! — заключил он. — Все, кто верен принципам партии, все, кто понимает, что в партии для

всех одна дисциплина, должны поддержать решение партбюро. Таким, как Колосов, не место в партии.

— Долой, долой! — с еще большей яростью закричали в зале. — Гнать его с трибуны! — Особенно

горячилась и возмущалась молодежь.

Вслед за Мелентьевым выступил Архипов. Он спокойно, одно за другим опровергал обвинения,

возведенные на Павла Петровича, он заявил, что считает решение об исключении Павла Петровича из партии

грубой ошибкой партбюро и что, вынеся такое решение, партбюро пошло на поводу у клеветников и

карьеристов, которые в личных целях чернили честного коммуниста.

Следующей выступила Самаркина. Она записалась первой, однако слово ей дали только после Архипова.

Самаркина принялась поддерживать Мелентьева и отстаивать решение партбюро.

— Он лицемер! — говорила она, устремляя палец в сторону сидевшего в зале Павла Петровича. — Он

называл себя другом доктора Шуваловой. Он бывал у ней дома, куда его так доверчиво приглашали. И что же,

провозглашая, так сказать, тосты за здоровье нашей Серафимы Антоновны, он готовил против нее эту