Молодость с нами

— Если хочешь видеть своего Виктора, — сказала однажды Варя, возвратясь с завода и зайдя в Олину

комнату, — то, пожалуйста. Приходи в наш заводский Дом культуры и увидишь.

— Почему это — своего? — ответила Оля, настораживаясь. Но поскольку Варя промолчала, она через

некоторое время спросила: — А откуда ты знаешь, что он будет, и вообще, что там у вас?

— Я была в цехе и видела, как он получал билет. А что там будет? Будет молодежный вечер. Артисты

приезжают, самодеятельность, танцы, ну как всегда. Билет, между прочим, он брал один, — многозначительно

добавила Варя.

— Не понимаю твоих намеков, — рассердилась Оля. — Неужели ты думаешь… Как ты могла подумать!

Если я призналась, что поступила неправильно, это совсем не значит, что я дала право говорить обо мне что

угодно. Я, кажется…

— Разошлась, разошлась, — миролюбиво сказала Варя. — Да я ничего и не говорю. Я так просто. Не

хочешь — не ходи. Мне-то что! — Она ушла к себе.

Оля хмуро и вяло копалась в книгах, перелистывала журналы и тетрадки с конспектами. В голову ничего

не шло. “Надо прекратить эти глупые мучения, — думала она. — Надо пойти и сказать этому парню, что она

вовсе так о его поступке не думает, что она даже и не знает, как это с ее стороны получилось, и все — инцидент

будет исчерпан!”

Оля думала так взволнованно и нервно еще и потому, что побывала в этот день у Липатовых.

Люся и Георгий жили у Люсиных родителей. Люсин отец был военным врачом. Оля не застала его дома,

она видела только его фотографии, которые ей показывала Люсина мать. На фотографиях это был крупный,

коротко остриженный, седой человек, крепкий, с энергичным умным взглядом; семнадцатилетним мальчишкой

он участвовал в гражданской войне, боролся против белых, поэтому на одной из групповых фотографий он был

изображен с винтовкой в руках и за ремнем у него были две гранаты. Люсина мать прошла с ним рука об руку

долгую жизнь: она была когда-то комсомольским работником, теперь в райкоме партии заведовала отделом, Оля

не стала расспрашивать, каким. Оля застала ее дома случайно, потому что у нее болели ноги и она взяла

больничный лист.

Кроме Люси, у ее родителей было еще двое сыновей, оба погибли на фронте. Люся осталась

единственной дочкой, ее берегли, над нею тряслись, ее любили. Когда она вышла замуж, ее категорически

отказались отпустить из дому. “Никогда и никуда, только после моей смерти”, — заявил отец. Молодоженам

отвели одну из четырех комнат просторной квартиры, отдали им лучшую мебель. Георгий Липатов уехал от

своих родителей. Родители Георгия не понравились родителям Люси, главным образом ее отцу, — мать еще

готова была видеть в них какие-то хорошие черты, но отец прямо сказал: “Пустые люди с пустыми сердцами.

Мне не о чем с ними говорить”. И в самом деле, ему не о чем было с ними говорить. Липатов-отец по

окончании института на производство не пошел, остался при институтской кафедре, потом, когда в городе

создавался научно-исследовательский институт металлов, его взяли туда научным сотрудником, но он и от

науки остался в стороне: в новом институте его привлек так называемый издательский сектор, который ведал

изданием ученых записок. Липатов-отец превратился в редактора. Он редактировал статьи, брошюры, ученые

записки, книги. И с каждым годом делал это все хуже, так как с каждым годом все больше отставал от живой

науки и от жизни. Утратив перспективы, он стал запивать. Со временем и хмель стал действовать на него

совсем не так, как хотелось. Выпьет Липатов, раскиснет и тут же уснет.

О жене Липатова-старшего Люсина мать сказала, махнув рукой: “Замучилась, видимо, с ним и рада, когда

он спит, никого не беспокоит. Что бы бороться против его пьянства, так нет, наоборот, чуть он очнется,

протрезвеет, она снова в графинчик ему наливает. Странная семейка. Вот и сына так воспитали. Двуличный

оказался. С нами он вежливый, льстивый, образцовый зять. А Люсенька от него в слезах ходит”.

Оля давно не виделась с Люсей и теперь увидела ее, несчастную, с большим животом, с лицом в желтых

пятнах. Была такая розовая, хорошенькая, стала такая зеленая, некрасивая.

— Бедная ты моя! — сказала Оля, оставшись с ней наедине. — Что бы для тебя такое сделать? Чем тебе

помочь?

— Я вовсе не бедная, — ответила Люся с улыбкой. — Откуда ты взяла, что мне надо помогать?

— Но ведь Георгий… он тебя мучает.

— Просто чепуха какая-то! — сказала Люся краснея. — Никто меня не мучает. Совершеннейшая ересь!

Это мамины выдумки. Я очень люблю Георгия, он очень хороший. Его мои родители не любят. Но не им же с

Георгием жить, и их любовь или нелюбовь тут особого значения не имеет.

В самом ли деле Люся верила в своего Георгия, или притворялась, что верит, но говорила она о нем так,

будто для нее нет на свете человека дороже и любимее, чем он. Оля не решилась передать ей его разговоры о

том, что он загубил свою жизнь, женившись ка Люсе, что ему нужна другая женщина, что он намерен покинуть