Молодость с нами

подтвердить или уточнить теоретические выводы, и, наконец, полупромышленные или промышленные опыты, с

помощью которых решается вопрос о технической целесообразности промышленного внедрения.

Теоретические и лабораторные исследования в области техники, оторванные от практической работы, не могут

быть эффективными. Многие проблемные вопросы техники требуют так много сил и творческой энергии, что

быстрые и значительные достижения возможны лишь при содружестве науки и производства. Недопустимо

топтание на месте. Или надо немедленно прекращать заводские опыты, если результаты их представляются

бесперспективными, или быстро переходить от этапа к этапу, сосредоточивая крупные силы и средства на

решении важных проблем. Всякий другой подход к этому делу приводит лишь к потере значительных средств и,

что еще хуже, тормозит технический прогресс.

— Вместе с тем, вместе с необходимостью быстро давать рекомендации производству, мы, товарищи,

должны заглядывать и в будущее, и не только в ближнее, но и в довольно далекое. Хотя наш институт и

отраслевой, а не институт Академии наук, где, как недавно сказал один наш товарищ, закладываются

фундаменты науки, все же и мы не должны далеко стоять от решения фундаментальных научных проблем. Мы

обязаны в них участвовать. Хочется только сказать вот о чем. Есть такие товарищи, которые очень любят

работать в области исследования различных физических явлений с соответствующей математической

обработкой различных закономерностей. Это все, конечно, хорошо, это понятно. Нельзя не считаться со

складом ума каждого из нас. Но вся беда заключается в том, что творческая мысль этих товарищей не идет

дальше, не развивается в направлении расчета, конструирования, создания новых машин и аппаратов на новых

принципах и новых основах. Между тем известно, что все крупные ученые физики, электротехники были не

только теоретиками, но и инженерами-расчетчиками, инженерами-конструкторами. И все они были тесно

связаны с промышленностью, с производством. От этого, приближенно говоря, сильно увеличивалась

производительность их научного труда. Для чего я это говорю? Для того, что не только на заводах, в цехах, в

колхозах надо думать о производительности труда, но и в науке, в научных учреждениях.

Уже когда собрание было закрыто, к Павлу Петровичу подходили люди, которых он даже и в лицо еще не

знал, пожимали ему руку и говорили: “Спасибо, Павел Петрович!”, “Спасибо, товарищ Колосов!” Он не знал, к

чему относить эти благодарности.

— За перспективу, — как бы догадавшись, что это надо объяснить, сказал Румянцев, и сделал округлый

жест руками. — А то теоретиков у нас много, одни теоретики, да толку в смысле ясности мало. Бродим, что

называется, в научном тумане.

Рядом с ним стояла его жена Людмила Васильевна и улыбалась.

— А я и не знал, что вы у нас работаете, — сказал ей Павел Петрович.

— Я же говорила вам, что мне всегда и во всем не везет, — ответила она. — Меня даже не замечают

нигде, не то что… Обо мне ничего не знают, обо мне никогда и не вспоминают. Гриша, хоть бы ты в гости Павла

Петровича позвал. Ну что ты, ей-богу, Гриша, какой?

— Верно, Павел Петрович! А что бы вдруг на днях да бац к нам в гости? На дачу. Мы уже выехали.

Славно там. Речка. Рыбка.

— Что ж, спасибо, учту.

— Ну, это значит — наверняка ничего не выйдет, — сказала Людмила Васильевна. — Договоритесь

точно, точно, слышите? Ну, Гриша, ну что ты молчишь? На субботу, например, договоритесь.

— Как, если в субботу? — повторил Румянцев.

— Не в эту, а в ту или, еще вернее, через ту, — сказал Павел Петрович. — Эта уже послезавтра, не успеть

спланировать дела.

— Надеетесь, что забудем? Не выйдет, не выйдет! — воскликнула Людмила Васильевна. — Если вы

забудете, если Гриша забудет, я — то вспомню, можете во мне не сомневаться.

Среди ночи Павел Петрович медленно шел один по городу. На востоке небо уже светлело, близилась

заря. Павлу Петровичу вспомнились былые зорьки, с удочками, с поплавками, когда сидишь на берегу в

полушубке и в валенках, только коленки голые, они зябнут, их едят комары. Он подумал, что, пожалуй, надо

будет как-нибудь на дачу съездить, не к Румянцевым, так к кому другому, подышать загородным воздухом,

может быть и рыбки половить. У них с Еленой дачи никогда не было. “Ну зачем нам дача, — говорила Елена, —

зачем? Мы же еще молодые. Как можно сиднем сидеть все лето на одном месте! Поездим лучше по стране,

людей посмотрим, себя покажем”. И они каждое лето ездили то в Крым, то на Кавказ, то на Украину или на

Урал.

В сердце защемило от воспоминаний. Было нестерпимо думать, что вот он придет домой, возбужденный,

взволнованный собранием, а там не будет ее, Елены, которая бы его выслушала, поняла, сказала бы какие-то

простые и для других, может быть, ничего не значащие слова, но для него, Павла Петровича, необходимые,

значительные и важные. Он не спешил идти домой. Зачем?

Г Л А В А Ш Е С Т А Я

1