Молодость с нами

время их союз держится… ну как бы тебе сказать?.. на новизне, что ли, на остроте чувств и ощущений. В этот

момент нет того, что называют разницей в характерах, которыми потом “не сошлись”. И вот, Оленька, если в эту

пору чувствований не начнет складываться меж людьми дружба — дело пропало. Характерами они вскорости

не сойдутся. Нужна дружба, дружба такая, чтобы люди не могли потом друг без друга. Тогда брак получится

прочный, за него можно не опасаться. А у твоих Липатовых дружбы еще не получилось. Но спешить куда же?

Подождите — может, еще получится.

— Не знаю, Федор Иванович, не знаю, худо они живут, — сказала Оля в раздумье.

— А все-таки подождите, не мешайте им. Если он, молодец этот, легкомысленно ведет себя в отношении

других девушек, тут вы по комсомольской линии можете прикрикнуть на него и должны прикрикнуть. А там…

внутрисемейное… подождите, говорю, полгода, годик. Если и тогда ничего не получится — пусть разойдутся,

не мучают друг друга. Как ты считаешь?

— Разойдутся?.. — снова задумалась Оля. Ей почему-то стало очень жаль и Люсю и Георгия. Она

вспомнила, как дружно они сидели, бывало, на лекциях, как танцевали на студенческих вечерах, как всюду

бывали вдвоем и вдвоем. Вспомнила их свадьбу, пирушку, вылетевшую в потолок пробку от шампанского. Тогда

и вино все вылетело на абажур, совсем немного в бутылке осталось. Люся и Георгий сидели глупые, смешные,

счастливые, им кричали: “горько”, и они послушно целовались. И вот вдруг они разойдутся. Неужели это все

так просто в жизни: встретились, пожили вместе, привыкли друг к другу — и до свидания, расходимся? Просто

страшно. — Что вы, Федор Иванович! — сказала Оля. — Лучше бы не надо им расходиться.

— Лучше бы не надо! — Макаров усмехнулся. — Что же, лучше жить не любя и мучиться? А представь

себе, какая будет у них жизнь, если, допустим, молодец этот, оставаясь якобы в семье, будет искать себе

временных подруг, приятных его сердцу? Допустим, юная его жена это узнает, это же не жизнь будет им обоим,

а худший вид каторги. А допустим, она не узнает, тоже, знаешь, не лучше, — на лжи будет основана семейная

жизнь. А ложь — скверный цемент для такого здания.

Еще долго беседовали Федор Иванович и Оля. Одно цеплялось за другое, и все было важное, жизненное,

обо всем надо было поговорить обстоятельно, во всем разобраться.

Для Федора Ивановича эта беседа имела особое значение. Несколько часов назад он почти поссорился с

товарищем Ивановым, заведующим отделом пропаганды и агитации райкома. Товарищ Иванов утверждал, что в

последние годы пошла никуда не годная молодежь, что она почти ни над чем не задумывается, что для нее все

ясно: надо получать такую специальность, которая лучше всего оплачивается, надо зарабатывать как можно

больше денег и вовсю пользоваться благами жизни, теми самыми, которыми эта молодежь уже привыкла

пользоваться под родительским крылышком; молодежь-де не знает трудностей, следовательно — не закаляется,

ее идейные мускулы дрябнут, и что же будет с нашим обществом через десять — двадцать лет, когда на смену

нам придут они, эти изнеженные, залелеянные и захоленные. Товарищ Иванов привел множество фактов,

главным образом из газет, из фельетонов, из статей, судебных отчетов. Везде и всюду говорилось о детях

обеспеченных или высокопоставленных родителей, о детях, которые позорили своих родителей.

Федор Иванович во-время не нашел что ответить товарищу Иванову. Он только сказал: “У меня много

друзей и знакомых. Есть несколько директоров крупнейших заводов. Есть академики. Есть секретари обкомов

партии, министры. И ни у кого из них дети не выросли негодяями. А что касается закалки — это верно, надо

молодежь закалять, ну и давайте думать, как это делать”.

Разговаривая с Олей, он думал: “Факты есть факты. Возражать против них нужды нет. Но обобщил их

товарищ Иванов по-обывательски, и особенно по-обывательски он поставил вопрос: что же, мол, будет через

десять — двадцать лет. Не так, по-обывательски, надо рассуждать, а надо задумываться над тем, как избежать

этих фактов. Товарищ Иванов прав в одном: надо отбросить самоуспокоенность, надо волноваться и

действовать. Ведь вот Оля, дочь коммуниста с двадцатилетним стажем, но даже и по ней, по ее рассуждениям,

по ее. вопросам видно, что очень и очень многое в жизни для нее туманно и неясно”.

Федор Иванович не мог не видеть вместе с тем и того, что его собеседница отнюдь не принадлежит к

категории молодых девиц, о которых говорил товарищ Иванов. Она отнюдь не собирается выходить замуж за

человека любого возраста, лишь бы обеспеченного, имеющего персональный автомобиль, получающего

хорошие деньги, который с первых же дней женитьбы мог бы создать жене “красивую жизнь”; напротив того,

Оля горячо говорит об идеалах, о чистоте чувств и взаимоотношений, о многом таком, чем в свое время

волновалось и его, Федора Ивановича, поколение.