Молодые

– Ну не Иисус же Христос! Чего уставился? Вот ещё!.. В собрание сочинений его загляни. В пятидесятый том, например. Не помню, на какой странице, да у меня записано. Я когда про деда писать надумал, не только Ленина, но и Сталина собрания сочинений на эту тему полистал. В нашей совхозной библиотеке, под стеллажами обнаружил. С фотографиями. В Горках. На скамеечке. Вместе.

– Постой, постой… – остановил его Петя. – Со Сталиным дело ясное, Ленин, скажи, тут причём?

– А я тебе про что, садовая голова, толкую? Последовательный ленинец!

– Кто, Сталин?!

– Сталин! Все до одного завета исполнил! После декрета Совета Народных Комиссаров от пятого сентября восемнадцатого года, знаешь, чего твой Ленин писал? «Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города». Вот тебе и будущие сталинские лагеря. А в мае двадцать второго – в сорок пятом томе уже – тогдашнему наркому юстиции пишет: «Товарищ Курский! По-моему, надо расширить применение расстрела…» И ещё есть. А ты – Ле-энин!

После идиллических представлений о Ленине слышать это Пете было просто дико. Ведь чуть ли не каждый день по радио пели: «Ленин в моей весне, в самом счастливом сне…», и в этом не было и тени сомнения, а тут… Петя почувствовал себя до глубины души оскорблённым.

– Ну, ты, Пашка, оказывается, и га-ад!..

И не желая более ничего слышать, пошёл прочь. Внутри у него, как и вокруг, клокотало. Ни одному слову, разумеется, он не поверил, и, спустившись вниз, всё не мог найти себе места, и то бродил вокруг избушки, а то подходил к бушующей реке.

Когда же увидел спускающегося вниз Павла, чтобы не видеть ставшую ненавистной рожу предателя, пошёл прочь по дороге, по которой недавно притащили к выносу Каташного армейский вездеход. Река по-прежнему бушевала, попутно затопляя террасу, и когда дорога ныряла в ложбину, приходилось идти по воде. Иногда вода перехлёстывала через верх подвернутых болотных сапог, но Петя даже не останавливался, чтобы её вылить.

«Это – Ленин-то, а, Ле-энин?! – продолжал кипеть он. – Ну не сволочь ли! Да лучше Ленина… Это же – Ле-энин! – И тотчас перед глазами вставала восторженная физиономия из фильма «Человек с ружьём», прищур знакомых по множеству портретов и фотографий глаз, бородка клинышком, лысина во всю голову, сокрушительный взмах коротенькой руки, и уже из самого детства, казалось, навеки запавшее в душу, что, как и Петя, «родился Ленин маленький с кудрявой головой» и тоже «бегал в валенках по горке ледяной»; броневик на Финляндском вокзале, завод Михельсона, гадина Каплан, Горки, скамеечка, «печник – душа живая», и всё-всё, но главное, потому он в глуши Симбирской родился, что «призрак коммунизма по Европе рыскал» – заря будущей счастливой жизни, значит. – А он!.. – Петя имел в виду Павла. – Ну, не гад ли? Да разве с такими построишь коммунизм?» Увы, всю свою сознательную жизнь Петя свято верил в это ожидаемое в недалёком будущем всеобъемлющее человеческое счастье, мало того, даже питал надежду, хотя бы немного, хотя бы на пенсии пожить при нём, а иначе какой тогда смысл жить?

Неизвестно сколько времени могло продолжаться его шествие, не прегради ему путь река. Дамбу, как и предполагали, снесло, и теперь посреди бушующего потока одиноко торчала кабина затопленного бульдозера.

Петя огляделся. «А бульдозерист где?» И тут же увидел у подножия сопки дымок. «Подойти?» От долгой ходьбы Петя немного пришёл в себя. «Ну, сказал и сказал, мало ли кто и чего скажет, не всему же верить?» Холодный ветер в одно мгновение выдул из-под лёгкой кофтёнки остатки тепла. «Хоть обсушусь малость!» И повернул на огонёк.

У костра в одних трусах и майке сидел мосластый мужичок лет пятидесяти. На кустах сушилась его одежда, портянки, рядом с костром лежали сапоги.

Услышав шаги, мужичок обернулся и обрадовано выдал:

– А-а, зё-ема!

– Какой я тебе зёма? – невесело усмехнулся Петя. – Откуда будешь?

– Отсюда, с Земли-и, – увесисто заявил тот. – А ты с Луны, что ли?

Вспомнив, как утром напарник назвал мужичка Зёмой, Петя опять невесело усмехнулся:

– Почти что. Зёма удивлённо тряхнул головой, пошурудил палкой в костре, щурясь от едкого дыма, предложил:

– Тушенку будешь, лунатик? И хлеб подсох… А ты что какой смурной?

– А! – махнул рукой Петя.

– Не хочешь, не говори – дело хозяйское. Присаживайсь, угощайсь.

Зёма склонился над костром, чтобы снять насаженный на прут хлеб, и в ту же минуту из его майки вывалился нательный крестик на чёрном шнурке. На шнурок Петя обратил внимание сразу, но никак не ожидал, что на нём окажется крестик. Спросил:

– Это чего у тебя?

– А-а, это? – Зёма возвратил крестик на место. – Так это. Для спокойствия души. Тайга, знаешь ли, это тебе не хухры-мухры.

– А причём тут тайга?

Зёма быстро на Петю глянул, уходя от вопроса, обронил опять:

– Ладно, ешь давай.

– Не скажешь, стало быть?

– А тебе это зачем?

– Сравнить, может, хочу.

– Чего, интересно, с чем?

– Коммунизм с раем.

– Ого!

– Я серьёзно, – не отступался Петя. – Вот скажи, только честно, ты веришь в рай?

– Допустим.