Молодые дикари

— У Фрэнка жар. Элис считает, что ей не следует оставлять его одного.

Снова зазвонил телефон.

— Я отвечу, — сказал Хэнк, ставя бокал и подходя к телефону. — Алло? В чем дело, Джордж?

— Натолкнулся на небольшое препятствие. Хэнк, дружище. Боюсь, что мы с Ди вынуждены будем пропустить торжество у вас в субботу.

— Что за препятствие, Джордж?

— Босс решил послать меня в конце недели в Сиракузы для переговоров с возможным заказчиком. Что мне остается делать? Я раб своих тайных хозяев, только на этот раз они не такие уж тайные.

— Понятно, — ответил Хэнк. — Когда уезжаешь?

— Думаю, что завтра. Вернусь в понедельник, если начальство не изменит решения.

— Давно встречался с Макнелли или Пирсом? — спросил Хэнк.

— Что?

— С Джоном и Фрэдом, нашими соседями. Давно их видел?

— Ну, я часто их встречаю где-нибудь. Ты знаешь, как это бывает.

— Я знаю точно, как это бывает, Джордж. Спасибо за звонок. Мне жаль, что вы не сможете прийти в субботу. Впрочем, у многих наших соседей, оказывается, появился насморк или выяснилось, что в Пеории у них умирает бабушка. Может быть, вам стоит собраться всем вместе и устроить свою собственную вечеринку.

— Не понимаю.

— Вы можете сделать, например, симпатичный деревянный крест и поджечь его на моей лужайке.

— Хэнк?

— Что, Джордж?

— Я действительно должен ехать в Сиракузы. Это не имеет ничего общего с той ерундой, которую распространяют Макнелли и Пирс.

— Хорошо.

— Ты мне веришь?

— Чему тут не верить?

— Мне просто хотелось, чтобы ты знал это. Я не собираюсь указывать, как тебе надо выполнять свои обязанности. — Табольт помолчал. — Виновность по ассоциации тоже грех, не так ли?

— Извини, Джордж.

— Мне хотелось бы, чтобы ты знал, что я не присоединился к ордам варваров. Причина моего отсутствия — законная. Между прочим, мне очень хотелось познакомиться с Самалсоном.

— Хорошо, Джордж. Мне очень жаль, что вы не сможете прийти. Спасибо за звонок.

— До скорой встречи, — сказал Табольт и повесил трубку.

— Кого ты еще пригласила? — спросил Хэнк.

— Кронинов.

— Они еще не звонили?

— Нет.

— Думаешь, позвонят?

— Не знаю.

Он подошел к ней и обнял.

— Ты сердишься?

— Нет. Просто немного грустно. Мне в общем-то нравилось наше окружение.

— Не говори так, словно завтра мы переезжаем отсюда.

— Я не это имела в виду. Я не думала, что люди, которые здесь живут... — она покачала головой. — Разве это плохо, если человек выполняет свою работу так, как считает нужным?

— Я всегда считал, что это единственно правильный путь выполнения своей работы, — ответил Хэнк.

— Да, — Кэрин помолчала. — В таком случае, черт с ними. Как бы там ни было, я достаточно эгоистична, чтобы ни с кем не делиться удовольствием видеть Абе.

— Правильно, — Хэнк улыбнулся.

— Меня только одно удивляет: если эти великодушные жители Инвуда, эти столпы, формирующие общественное мнение, могут вести себя подобным образом, то что мы можем ожидать от ребят, живущих в Гарлеме? Может быть, и не должно быть никакой причины? Может быть, люди больше предпочитают ненавидеть, чем любить?

Зазвонил телефон.

— Это Кронины, — сказал Хэнк. — Все заодно. Теперь мы знаем, что все на этой улице считают, что мы должны как можно скорее похоронить Морреза и забыть о нем. И, может быть, нам следует в парке поставить памятник этим парням, которые убили его. Ты ответишь, или мне это сделать?

— Я отвечу, — сказала Кэрин.

— Похороните Морреза, пока он не начал смердить, похлопайте молодых убийц по плечу и скажите: «Хорошая работа, мальчики» и тем самым вы заслужите бурные аплодисменты со стороны Макнелли и Пирса и всех безупречно чистых протестантов в нашей округе.

— Кронины католики, — заметила Кэрин. — Ты начинаешь говорить, как Макнелли.

— Я просто использовал образные выражения, — ответил Хэнк.

Кэрин сняла трубку.

— Алло? — С минуту она слушала, а затем, продолжая слушать, многозначительно кивнула Хэнку головой.

ГЛАВА IX

Судья Самалсон сидел на террасе, запрокинув лысую голову, разглядывал небеса и вертел в тонких пальцах рюмку к коньяком, время от времени делая маленькие глотки.

— Бартон в своей газете неплохо разделал тебя, Хэнк, — сказал Самалсон.

— О, да, — согласился Хэнк.

— Я думаю, это сыграет тебе на руку. Он изображает тебя смелым и романтичным. Найдется ли кто-нибудь во всем городе Нью-Йорке, кто не хотел бы приподнять подол ирландской красотке? Не скажу, чтобы я поверил хоть единому слову в этой статейке, однако она является иллюстрацией того, как опасны неумелые сочинения. В ней Бартон делает попытку уничтожить тебя, а чего он достигает? Он создает романтичную фигуру.

— Мне эта история не показалась такой уж романтической, — ответил Хэнк.

— Ты слишком чувствительный. Американские Майки Бартоны — люди, достойные не ненависти, а смеха. Дайте Бартону непромокаемый плащ с теплой подкладкой и скандальную сплетню — и он счастлив.

— Я хотел бы с вами согласиться. Абе, — ответил Хэнк.

— Ты был самым заядлым спорщиком из всех моих студентов, а я преподавал право четырнадцать лет. Я мог бы добавить со всей справедливостью, ставшей моей судейской обязанностью, что ты подавал самые большие надежды.

— Спасибо.