Молодые годы короля Генриха IV

Таким языком говорит только правда. И когда Генрих затем преклонил колено, король его не остановил, и было ясно, что это уже не пустая церемония. Он поднялся, только когда встал и король. Генрих предчувствовал, что сейчас прозвучат знаменательные слова; их он должен выслушать стоя. Король же сказал, словно перед большим собранием:

– Сегодня я объявляю короля Наваррского моим единственным и законным наследником.

Валуа вдруг схватился за грудь и, покачнувшись, отступил на шаг. Ведь он назначил протестанта наследником католического королевства! Он бросил вызов Лиге, и теперь ее ненависть к нему может толкнуть ее на убийство. Это был самый смелый поступок в его жизни.

Затем он обратился к мэру города Бордо и предложил хорошенько запомнить только что сказанное – на тот случай, если с ним самим случится несчастье до того, как он повторит свое решение в присутствии двора и парламента.

Господин Мишель де Монтень ответил:

– Да, обещаю. – и на этот раз не цитировал древних авторов. Он совсем позабыл о них после всего, что открылось ему в этот час, проведенный с королем и наследником. Вернее, он уже обладал этим знанием, но оно получило такое подтверждение, что стало для него как бы новым.

Искушение

Однажды, несколько дней спустя, уже в Париже, король сидел у камина, задумчиво глядя на огонь, и, казалось, даже не слышал, о чем вокруг него говорят придворные. Его любимцы – Жуайез и Эпернон – отсутствовали. Пока король путешествовал, они, вместо того чтобы убить Гиза, стакнулись с ним. В комнате находился толстяк Майенн, брат герцога Гиза, получивший титул герцога дю Мэна. С самого утра король набирался храбрости, чтобы в присутствии одного из лотарингцев повторить во всеуслышание свое решение, принятое и объявленное им в Бордо. Истекал последний срок; пройдет еще час, и собственные гонцы Гиза, может быть, уже успеют сообщить ему эту весть. Находившиеся в комнате дворяне говорили о брате короля, они обсуждали его болезнь и его странную смерть – они наблюдают такую смерть уже в третий раз, и она постигла не только его, но и двух его старших братьев. Придворные позволяли себе говорить об этом, хотя можно было предположить, что и самого короля ждет такой же конец. Но для одних короля уже не существовало, хотя он был здесь и присутствовал собственной особой; другие нарочно вели этот разговор, чтобы выслужиться перед герцогом дю Мэном. Вдруг король отвернулся от огня. Он сделал один из своих мальчишеских жестов – от страха; и с беспечностью, которая должна была послужить ему извинением, проговорил:

– Вы занимаетесь покойниками.

Он испытующе обвел взглядом придворных, обойдя лишь толстяка Майенна, хотя его брюхо особенно лезло в глаза.

– Я же занят живыми. Сегодня я объявляю короля Наваррского моим единственным и законным наследником! Он весьма способный правитель, которого я искренне… – Все это он сказал, не переводя дыхания, без пауз, чтобы опаснейшая фраза насчет наследника как можно меньше выделялась, а может быть, даже и вовсе не дошла бы до слуха придворных присутствующих. Однако вышло по-другому. Поднялся ропот. Обтянутое шелком брюхо надвинулось на короля. А король лопотал еще торопливее: – Я всегда его искренне любил и знаю, что он мне друг. Он легко увлекается, любит крепкую шутку, но по природе толков. Я убедился, что мы с ним близки по характеру и можем поладить друг с другом.

– Да ведь он протестант! – заорал в ответ Майенн.

– Я ухожу к себе в кабинет, – заявил король, вставая.

Придворные расступились. Дверь, в которую он вошел, осталась открытой, они видели его удалявшуюся спину. И тут Майенн раскричался:

– Назначить наследником гугенота – это тебе даром не пройдет, Валуа! Самому уже и терять нечего, а еще престолы раздает!

Король все слышал, пока медленно плелся через соседнюю комнату, чтобы его бегство не было слишком явным. А они именно потому и не закрыли двери. Иные даже высунули головы, чтобы увидеть раньше других, не затеял ли он что-нибудь опасное. Наиболее пугливые бросились за ним следом. А Майенн бушевал:

– Нет, пусть вмешается папа! Мы заставим отлучить Валуа от церкви, – визжал он фистулой. И тут же визжал обратное: – Выбреем ему тонзуру и заточим в монастырь!