Молодые годы короля Генриха IV

– Вы, Бирон, такой, а ландскнехт этакий. А мне приходится жить со всякими людьми. – Король сказал это спокойно, уже слегка отвернувшись. Он спешился и стоял внизу, на дне окопа; всаднику, сидевшему на лошади, он представлялся маленьким: маленький серый панцирь, пышный плюмаж из белых перьев. Но тем сильнее вдруг почувствовал Бирон отделявшее их расстояние, и не только расстояние между королем и подданным – тайной сущностью и мощью человеческих глубин дохнуло на него снизу, на него, кого люди прозвали «смерть на коне». Кто этот человек там, внизу – шутник? Игрок, готовый что угодно поставить на карту? Слезливый мальчишка? Нет, склонись, Бирон, это король, – так ясно мы этого еще никогда не чувствовали. Все говорят: он добр. Все видят: он весел. Да, наверно, так проносятся светлые птицы по темному небу. Все это верно – и мягок он и силен духом, особенно же в нем сильно, если уж говорить откровенно, справедливое презрение к людям.

Тут Бирон повернул коня и понесся к своей часовне; ибо вокруг нее шел бой, а он решил с еще небывалым упорством отстоять ее, отстоять для такого короля.

Огромная армия Лиги не смогла взять лагерь гугенотов, защищенный двумя укреплениями. Ее гнали направо, через холмы, до самой деревеньки. Бирон продолжал удерживать часовню, и, пока вокруг нее шел бой, враг уходил в болото слева. Там на его отряды ринулось гораздо больше королевских солдат, чем он когда-либо предполагал встретить. И никому не пришло на ум, что это могли быть все одни и те же солдаты. Отряд короля, который он провел галопом через все огромное поле боя, налетел неожиданно: уничтожил несколько отрядов вместе с их командирами и тут же исчез в тумане. Противник пустился вслед и потерял направление. Куда идти? Против кого? Он искал короля; но тот уже давно умчался, чтобы еще кому-то оказать поддержку. На врага наступали все новые полки, а в действительности это были все те же. Его крупные соединения изматывались поодиночке, изматывались, прежде чем они успевали вспомнить, что представляют собой мощную армию. Настала минута, когда часть главных сил вступила на топкую почву, и она осела под тяжестью стольких тел. Тщетные попытки вернуться, смятение, многих засосало болото. А передние напоролись на швейцарцев.

В ложбине, скрытые кустарником, стояли вдоль реки королевские швейцарцы, прикрывая деревню Арк; и они легли бы на месте все до единого, но не пропустили бы ни одного из врагов короля. Эти люди, оторванные от родины и совершенно одинокие на клочке чужой земли, были из Золотурна и Гларуса, ими командовал их же полковник Галлати. Они выставили пики – с этого места их не сдвинуть – и уперлись в землю, широко расставив ноги: они не уступят никакому натиску превосходящих сил врага, они все лягут здесь костьми. Однажды перед ними мелькнули в тумане белые перья, такой плюмаж носил только король. Он сказал им:

– Мои швейцарцы! Сейчас вы защищаете меня. В следующий раз я вызволю ваш отряд. – Они поняли его, хотя он говорил на другом языке, чем они, и даже не на французском – тот они знали. Он называл их souisses. Он был им друг и обещал их полковнику Галлати, что, сделавшись наконец государем в своем королевстве, в благодарность поможет свободной Швейцарии избавиться от ее притеснителей. Слово короля и для него и для них было священно. Он хотел быть в будущем только союзником свободных народов. А они были из той же породы, как и те верные своей присяге швейцарцы, которые в день убийства адмирала Колиньи удерживали лестницу, пока не пал последний.

Швейцарцы удерживали ложбину. Всадники короля – шеренгой в пятьдесят человек – все вновь и вновь вылетали из-за окопов, пехота билась не на жизнь, а на смерть в шести местах. Бирон отстаивал часовню, и это были все те же люди, тогда как противник успевал перевести дух, заменяя одних людей другими. Рукопашная, пальба из пистолетов прямо в лицо, но не раньше, чем удается рассмотреть цвет перевязи. Подсовывают копье под сиденье всадника и – вон его из седла, наземь его! Какой-то важный дворянин из войска Лиги вздумал, лежа на земле, поливать бранью молодого протестанта, который сшиб его: «Тебя высечь надо, сопляк!» Но ему уже не подняться – он сломал себе шею. А у часовни пал один из семьи Ларошфуко, Осия, – совсем библейское имя. Под Рони и Бироном были убиты лошади. Лошадей было, увы, больше чем достаточно, ибо их седоки, лежа у них между копытами, издавали стоны, которые слышала только земля. Над умирающими, как всегда, бушевала жизнь, и сейчас ее голосом был грохот сражения.

Короля с его белым плюмажем видели около часовни, в ложбине у реки, в окопах, на равнине – словом, повсюду; его видел каждый в отдельности и все одновременно. Он окликал их, попавших в туман и в беду, чтобы они выстояли и победили. Он выкрикивал славные имена, носители которых связали с ним свою судьбу, а если до сих пор чье-либо имя еще не было славным, то он прославит его. Генрих проезжал мимо молодого полковника, командовавшего его легкой кавалерией, сына Карла Девятого от простой женщины из народа.