Возвращение сборной в Москву по накалу эмоций вполне могло бы составить конкуренцию возвращению советских солдат из Берлина, с той лишь разницей, что футболисты, в отличие от своих прославленных и героических предков, не одержали победы над фашизмом, а по факту вылетели из плей-офф чемпионата мира, с успехом перешагнув лишь одну восьмую финала. Но для набравшей обороты и сметающей все на своем пути народной любви это уже не имело ровным счетом никакого значения. Люди распевали гимн страны, заходясь в приступах патриотизма, обожествляли своих кумиров, растаскивая на кадры и цитаты каждое интервью и пост в соцсетях, до дыр засматривали каждый голевой момент, впитывая в кровь этот невиданный спортивный праздник, неотвратимо превращавшийся в воспоминание.
Громова смотрела на это безумие с гордостью и сдобренным известной долей скепсиса удовлетворением, осознавая свою причастность к эйфории, в которую погрузилась страна, но в то же время, отдавая себе отчет в том, какую крошечную вершину айсберга всей мощи государственной агитационной машины ей позволили увидеть. Народ пребывал в таком забытьи, что сейчас можно было не только увеличивать ставки налогов и пенсионный возраст, но и вовсе отменить пенсию, а заодно и бесплатную медицину с образованием, и никто бы не этого заметил. Все были слишком увлечены чествованием своих героев, за несколько недель возродивших в уставших от сложностей и борьбы за выживание сердцах людей веру в величие своей страны. И это стоило намного дороже, чем гонорар Киры Громовой за этот проект, включая все бонусы и комиссионные.
Единственное, что находило настоящий отклик в ее душе, минуя все препоны профессиональной деформации, — это неподдельная радость в глазах футболистов. Они больше не были для нее ленивыми зазнавшимися миллионерами, прославившимися из-за лимита на легионеров и отсутствия достаточной конкуренции в плохо развитой отечественной системе футбола, это были мальчишки, искренние и светлые, которые впервые в жизни одержали победу над самими собой. Никто не верил в них, никто не рассчитывал, что они пройдут так далеко, даже они сами. Люди с самого начала чемпионата точили под столом свои ножи злословия и готовили ушаты грязи, готовые в любую минуту вылиться на головы нерадивых спортсменов, турнир за турниром приносивших своим болельщикам только горечь разочарования. Но только не в этот раз. Теперь они увидели в этих ребятах неподдельное желание победить, страсть к игре, которую они сделали своей профессией, готовность биться до конца, не жалея себя, биться ради них, ради своих соотечественников, ради своей страны. И страна отвечала им всей любовью и благодарностью, на которую была способна.
И не было ничего удивительного в том, что на празднике, который курировала Кира, был стопроцентный аншлаг, что визг на Красной площади стоял такой, будто сбоила аппаратура звуковиков, а парни из сборной, выходя на сцену, светились так, что действительно можно было сэкономить на этом пункте сметы.
— Пойдем, это ведь и твой праздник тоже, — уговаривал ее выйти на сцену Денис, когда они готовились за кулисами.
— Не говори ерунды, Черри, — со смехом отмахнулась девушка, деловито расправляя ворот ее футболки с патриотическим принтом. — Такие, как я, должны оставаться в тени, иначе ничего не получится.
— Мне так хочется, чтобы все узнали, как много ты сделала для сборной, для чемпионата, — заключая ее в объятия, ласково проговорил мужчина.
— А мне достаточно того, чтобы они знали, сколько сделал ты, — улыбнулась Кира, проводя кончиками пальцев по его аккуратно уложенным волосам и любуясь сиянием голубых глаз. — Ты мой герой. Я так тобой горжусь.
— Дзюбе ты то же самое скажешь? — усмехнулся Черышев.
— Конечно! Как ты догадался? — рассмеялась Громова и тут же сменила тон, услышав в маленьком наушнике в ухе искаженный голос распорядителя праздника. — Готовность четыре минуты!
— Деловая, — покачал головой футболист, целуя ее в нос и нехотя выпуская из рук.