Молодые львы

Передвинувшись на свою половину кровати, Франсуаза легла на спину и вытянула руки вдоль туловища. Простыня мягко облегала ее тело. Вскоре она заснула, и в тишине комнаты послышалось ее ровное, ритмичное дыхание.

Кристиан спать не мог. Он лежал вытянувшись, прислушиваясь к дыханию спящей рядом молодой женщины, смотрел на луну, едва видимую сквозь занавески, на потолок. Снаружи вновь донесся звук приближающихся шагов патруля. Он достиг пика, когда патруль поравнялся с домом, а потом растворился во тьме. Но топот кованых сапог уже не ласкал слух, Кристиан не мог сказать, что он не имеет к нему никакого отношения.

Она сказала, что он беглец, вспомнил Кристиан, в ушах его вновь зазвучал ее тихий, насмешливый голос. Чуть повернув голову, он посмотрел на Франсуазу и решил, что даже во сне в уголках ее рта прячется победоносная улыбка. Кристиана Дистля, уже не завоевателя, а беглеца, допустили к телу Парижанки. «В конце концов французы нас побьют, – вновь подумал он. – И они об этом знают».

Кристиан смотрел на это красивое женское лицо и чувствовал закипающий в душе гнев. Его соблазнили, использовали, чтобы доказать свое превосходство! А пьяный Брандт, выбившийся из сил, но полный разных надежд, лежит сейчас в соседней комнате, пойманный в другую ловушку, но с той же торговой маркой «сделано во Франции».

Теперь он возненавидел и Брандта, который с такой готовностью полез в расставленную западню. Кристиан подумал о людях, с которыми сводила его судьба и которые были уже мертвы. Гарденбург, Краус, Бер, храбрый француз, защищавший дорогу на Париж, паренек на велосипеде, крестьянин в подвале мэрии рядом с открытым гробом из неструганых досок, солдаты его взвода в Нормандии, раздетый до пояса, безумно храбрый американец у заминированного моста в Италии. Это несправедливо, думал он, не должны слабаки выживать, а сильные погибать. Брандт, который благодаря своей сметливости нежится сейчас в роскошной постели, оскорбляет память всех этих людей. Похоже, не так уж мало таких, как он, знающих, в какую дверь надо постучать, что сказать, чтобы ее открыли. Если сильные погибли, должны ли слабые наслаждаться благами жизни? Смерть – лучшее лекарство от роскоши, и за ней не надо далеко ходить. За четыре года у него погибли друзья, которым Брандт и в подметки не годился. Так есть ли у Брандта право жить и процветать на костях Гарденбурга? Цель оправдывает средства. Но неужели после стольких жертв цель теперь состоит в том, чтобы штатский Брандт, отсидев три или четыре месяца в американской кутузке, вернулся к своей французской женушке, принялся рисовать дурацкие картины и следующие двадцать лет извинялся перед победителями за погибших мужественных парней, которых он предал? С самого начала войны смерть шагала рука об руку с Кристианом. Так неужели теперь, в самом ее конце, подчиняясь сентиментальному чувству дружбы, он избавит от смерти того, кто ее более чем заслужил? Неужели этому научили его четыре года убийств?

Он не хотел больше думать о Брандте, похрапывающем сейчас в соседней спальне, не хотел оставаться в одной постели с этой красивой женщиной, которая так безжалостно использовала его. Кристиан бесшумно поднялся и голый подошел к окну. Посмотрел на крыши спящего города, залитые мягким светом луны, на улицы, хранящие память столетий, на реку, сверкающую вдали под перекинутыми через нее мостами. До него опять донеслись шаги патруля, шаги смелых парней, шагающих в полной опасности темноте. На мгновение он увидел их на перекрестке. Четверо парней на ночных вражеских улицах. Они знали, что опасность подстерегает их на каждом шагу, но честно выполняли свой долг, не прятались в кусты… Эти парни – настоящие его друзья.

Кристиан быстро оделся, стараясь не шуметь. Франсуаза шевельнулась, протянула руку к тому месту, где он только что лежал, но не проснулась. Рука показалась Кристиану белой змеей, греющейся на той половине кровати, что еще хранила теплоту его тела.

С сапогами в руке Кристиан подошел к двери, осторожно открыл ее и в последний момент обернулся. Франсуаза лежала в той же позе, вытянув руку, словно подзывая к себе покоренного любовника. И Кристиану вновь почудилось, что на ее губах играет удовлетворенная, торжествующая улыбка.

Кристиан переступил порог и закрыл за собой дверь.

Пятнадцать минут спустя он стоял перед столом полковника СС. Город спал, эсэсовцы – нет. В комнатах горел яркий свет, люди приходили и уходили, стрекотали пишущие машинки и телетайпы. Происходящее напоминало лихорадочную суету на заводе, выполняющем экстренный заказ во внеурочное время.

За столом сидел бодрый полковник. Он был невысокого росточка, носил очки в тяжелой роговой оправе, однако этого человека нельзя было причислить к категории кабинетных работников. В узких губах, в холодном и подозрительном взгляде бесцветных глаз, увеличенных стеклами очков, читалась постоянная готовность к быстрым и решительным действиям.