Молодые львы

– «На линии Зигфрида[87] развесим мы белье!» – громовым басом запел очень пьяный английский капитан, перекрыв мелодию, которую выводил оркестр. Тут же другие голоса подхватили песню. Оркестр сдался, на мгновение смолк, а затем начал аккомпанировать певцам. Пьяный капитан, здоровенный краснолицый детина со сверкающими зубами, ухватил какую-то девушку за талию и в танце повел ее между столиками. Другие парочки повскакивали со стульев, пристраиваясь сзади, и вскоре все удлиняющаяся змея извивалась между бумажными скатертями и ведерками со льдом. Не прошло и минуты, как двадцать пар орали во всю глотку, положив руки на талию впередистоящего. В замкнутом пространстве ночного клуба с низким потолком, освещенного свечами, слова песни били по барабанным перепонкам, словно разрывы снарядов.

– Зрелище приятное, – прокомментировал Акерн, – но слишком обыденное, чтобы вызвать интерес с литературной точки зрения. В конце концов, вполне естественно, что после такой победы освободители и освобожденные пляшут и поют. А вот где мне хотелось бы побывать, так это в царском дворце в Севастополе, когда молодые кадеты наполнили бассейн шампанским из царских подвалов и десятками бросали в него голых балерин, ожидая, когда придут красные и всех их расстреляют. – Акерн поднялся. – Я должен поучаствовать в этом действе.

Шатаясь, он пробрался между столиками и положил руки на талию Мейбл Каспер, уроженки Скенектади, которая пристроилась в хвост танцующим и, виляя бедрами, громко пела вместе со всеми.

Девушка в цветастом платье уже стояла у столика, улыбаясь Майклу.

– Потанцуем? – мягко спросила она, протягивая руку.

– Потанцуем, – ответил Майкл и взял ее за руку. Они встали в ряд, сначала девушка, за ней Майкл; ее бедра возбуждающе двигались под тонким шелком платья.

Теперь уже танцевали все, длиннющая змея кольцами опутывала танцплощадку, извиваясь между столиками.

– «На линии Зигфрида развесим мы белье, – пели они. – Мамаша, подскажи, где грязное старье».

Майкл хриплым голосом пел вместе со всеми, чуть ли не громче всех, крепко держась за восхитительную тонкую талию девушки, которая выбрала его из десятков молодых победителей, праздновавших в этот вечер освобождение Парижа. Захваченный гремящей музыкой, выкрикивая грубые, торжествующие слова, вспоминая, с каким сарказмом бросали эти слова немцы в лицо англичанам, которые впервые пропели их в 1939 году, Майкл чувствовал, что в эту ночь все мужчины – его друзья, все женщины – его возлюбленные, все города принадлежат ему, во всех победах есть его лепта, а жить он будет вечно…

– «На линии Зигфрида развесим мы белье…» – горланили танцоры, освещенные мерцающим пламенем свечей, и Майкл верил, что он жил ради вот этих мгновений, ради них пересек океан, ради них взял в руки винтовку, ради них избежал смерти.

Песня закончилась. Девушка в цветастом платье повернулась, прильнула к Майклу, обняла его, поцеловала. От аромата духов и винных паров голова у него пошла кругом, а вокруг запели снова, на этот раз «Старое доброе время», сентиментальную, трогательную песню, которая словно перенесла его на новогоднюю вечеринку в Нью-Йорк.

Французский пилот, живший в 1928 году на Парк-авеню, принимавший там гостей и посещавший с ними по ночам Гарлем, который трижды совершал боевые вылеты в составе эскадрильи «Лотарингия», в то время как друзья его все эти годы умирали, который наконец-то вернулся в Париж и теперь плакал от радости, пел, не стесняясь слез, катящихся по его постаревшему, но все еще красивому лицу: «…Разве забудем мы старых друзей…» Одной рукой он обнимал за плечо Павона, а в глазах его стояла ностальгия по прошлому и надежда возродить это прошлое в будущем.

Девушка вновь поцеловала Майкла, уже более страстно. Он закрыл глаза и покачивался вместе с ней в такт мелодии, заключив в объятия этот безымянный дар освобожденного города…

Пятнадцать минут спустя, когда Майкл с карабином на плече, девушка в цветастом платье, Павон и его крашеная блондинка шли по темным Елисейским полям по направлению к Триумфальной арке, неподалеку от которой жила девушка Майкла, налетели немецкие самолеты. Под деревом стоял грузовик, и Павон решил переждать налет, сидя на бампере, под символической защитой зеленой листвы.

Еще через две минуты Павон был мертв, а Майкл лежал на пахнущей асфальтом мостовой; он был в сознании, но не мог шевелить ногами.

Откуда-то издалека доносились голоса, и Майкл гадал, что случилось с девушкой в цветастом платье, пытался понять, как же все это произошло, ведь зенитки палили на другой стороне реки и он не слышал разрывов бомб…

Потом он вспомнил внезапно возникшую черную тень, с ревом выскочившую на перекресток… Автомобильная катастрофа… Майкл чуть не рассмеялся. Друзья, побывавшие в Европе, не раз предупреждали: «Берегись французских водителей».

Ноги по-прежнему не слушались Майкла. Когда луч фонаря осветил лицо Павона, оно было бледным как мел, словно Павон умер давным-давно. Потом Майкл услышал, как кто-то произнес: