Молодые львы

Кристиан вздохнул и снова сел на стул. Ему требовалось время, чтобы свыкнуться с новой ситуацией. Разом исчезло ощущение того, что он дома, на родине. Нет, теперь он чувствовал себя иностранцем, очутившимся в полной опасностей стране, где каждое слово имеет двойное значение, а каждое действие вызывает далеко не однозначную реакцию. Он подумал о трех тысячах гектаров земли в Польше, о конюшне, о поездках на охоту и горько усмехнулся. Как знать, разрешат ли ему вновь пойти в лыжные инструкторы?

– Ну что с тобой? – Гретхен подошла к нему. – Чего ты так отчаиваешься?

– Извини, – буркнул Кристиан. – Сейчас спою тебе песенку.

– Мне грубить незачем. Что я могу сделать?

– Разве ты не можешь пойти к ним? Не можешь замолвить за меня словечко? Ты меня знаешь, ты сможешь их убедить…

Она покачала головой.

– Ни в чем я их убедить не смогу!

– Тогда я сам пойду к ним. Я пойду к генералу Ульриху.

– Нет! – отрезала Гретхен. – Ты меня этим погубишь. Меня специально предупредили, что я ничего не должна тебе говорить. Нужно просто перестать с тобой видеться. Если ты пойдешь в гестапо, тебе от этого будет только хуже, и одному Богу известно, что сделают со мной! Пообещай мне, что никому ничего не скажешь!

Лицо Гретхен перекосилось от страха, да и вины за ней действительно никакой не было.

– Обещаю, – после долгой паузы ответил Кристиан. Он встал, прошелся по комнате, которая на эти две недели стала ему родным домом. – Ладно. – Он попытался улыбнуться. – Не могу сказать, что я плохо провел отпуск.

– Мне очень жаль, что все так закончилось, – прошептала Гретхен и обняла его. – Тебе не обязательно уходить… прямо сейчас…

Они улыбнулись друг другу.

Но часом позже, услышав шум за дверью, Гретхен заставила Кристиана одеться, выпроводила его на черную лестницу, по которой он поднимался в квартиру, и не ответила на вопрос о следующей встрече.

Закрыв глаза, с отсутствующим выражением лица, Кристиан сидел в углу битком набитого купе. Поезд уже подъезжал к Ренну. До рассвета оставалось несколько часов, окна закрыли, а шторы задернули еще с вечера, и в купе, да и во всем вагоне, стоял тяжелый, кислый солдатский запах, запах людей, которые редко меняют белье, не имеют возможности регулярно мыться, ходят и спят в одной и той же одежде неделями, а то и месяцами. Внезапно Кристиан яростно возненавидел этот запах, который буквально выводил его из себя. Цивилизованный человек, думал Кристиан, не должен жить в такой грязи. Уж в двадцатом-то веке он имеет право дышать воздухом, от которого не придется зажимать нос. Он открыл глаза, оглядел попутчиков. Расслабленные, пьяные лица спящих людей. Бывает, что сон смягчает лица, придает им более нежное, чуть ли не детское выражение, но тут он ничего подобного не заметил. Куда там, в этих опухших, безобразных физиономиях с еще большей отчетливостью проступали хитрость, лживость, подлость. Господи, думал Кристиан, чувствуя, как от отвращения у него сводит челюсти, надо выбираться из этого гадюшника…

Он вновь закрыл глаза. Еще несколько часов – и поезд доберется до Ренна. Снова лейтенант Гарденбург, снова толстое, бесстрастное лицо Коринн, патрулирование города, плачущие французы, пьяные солдаты в кафе, занудная гарнизонная жизнь… Ему хотелось вскочить на сиденье и закричать во весь голос. Но что он может? Он не в силах помочь выиграть или проиграть войну, продлить или укоротить ее хоть на минуту. Всякий раз, когда Кристиан ложился в постель, закрывал глаза и пытался уснуть, образ Гретхен начинал будоражить кровь, дразнящий и уже недоступный… После той ночи она отказалась вновь повидаться с ним. По телефону голос ее звучал вежливо, хотя в нем и чувствовался страх. Гретхен даже сказала, что ей очень хочется встретиться с ним на прощание, но из Норвегии только что вернулся один ее давний приятель (один из тех давних приятелей, что постоянно возвращались из Туниса, Реймса или Смоленска с богатыми подарками – не чета тем побрякушкам, которые дарил ей Кристиан). А может, и ему пойти тем же путем?

В следующий раз он приедет в Берлин с кучей денег, чтобы иметь возможность купить Гретхен меховую шубу, кожаный костюм, новый фонограф, о котором она говорила. Пожалуй, думал Кристиан, сидя с закрытыми глазами среди вонючих солдат и слушая перестук колес поезда, рассекавшего французскую ночь, это оптимальный вариант. Деньги решают все. «Я скажу Коринн, чтобы она приводила своего родственничка. Хватит быть наивным дураком. В следующий приезд в Берлин я буду сорить деньгами. Немного бензина, говорила Коринн, и ее деверь сможет возить продукты на трех грузовиках. Этот деверь получит свой бензин, – мрачно подумал Кристиан. – Получит сразу же». Он умиротворенно улыбнулся и даже ухитрился заснуть.

Наутро, явившись в канцелярию, чтобы доложить о возвращении из отпуска, Кристиан застал там лейтенанта Гарденбурга. Тот похудел и стал более энергичным, словно эти две недели занимался физкультурой. Пружинистой походкой он вышагивал по комнате и на приветствие Кристиана ответил улыбкой, говорившей о том, что лейтенант в превосходном расположении духа.