Если бы вы знали, сколько студентов я встретила, выслушала и сколько сообщений от них прочитала за последние годы. Они поведали мне, как и Ракеле, о мучительном положении студентов. Будь вы студентом, знали бы, что не одни такие. Если вы старше, должны признать, что не заметили проблемы.
В возрастной группе от двадцати до тридцати лет внушительное количество молодых людей потерпели поражение на учебном фронте. Университетское образование стало доступным для всех, и все, видимо, решили, что, если каждый может поступить в вуз, каждый и должен в нем учиться. Взрослые все еще верят в чудодейственную силу бумажки…
В возрастной группе от двадцати до тридцати лет внушительное количество молодых людей потерпели
К примеру, я знакома с Риккардо, которого записала на второй курс факультета социальных наук его мать. Ему исполнилось восемнадцать, он однозначно заявил, что хочет покончить с учебой и пойти работать, но мать залезла в интернет, нашла факультет, который, по ее мнению,
Во-первых, Риккардо не намерен менять своего решения. Он нашел работу и даже не знает, в какой университет его записали. Во-вторых, если мать Риккардо остановилась когда-то в шаге от высшего образования, не сдав последний экзамен, она все равно не получит диплом вуза, если сын завершит учебу вместо нее. В-третьих, случайное направление обучения, выбранное для удовлетворения материнских амбиций, не принесет ее сыну никакой пользы.
Есть в семьях выпускники вузов или нет, уже не так важно. Родители говорят, что у них не было выбора, – так почему он должен быть у их детей? Дети могут продолжить образование в вузе, и это звучит не как возможность, а именно как обязанность. И в семьях ожидают, что университет станет еще одним способом не отстать от других, не быть хуже, обрести в семье людей, которые смогут развлечь интересными беседами гостей за рождественским обедом. Стать еще чуточку идеальнее.
Таким образом, подавляющее большинство молодых взрослых, которых я знаю, поступают в университет вовсе не потому, что хотят стать нотариусом, врачом, инженером или другим специалистом.
Я знаю, никогда не будет исчерпывающих доказательств. Сейчас могу поделиться лишь гипотезами, но в свое время я решила: если не пройду вступительное тестирование (необходимое для поступления, поскольку мой факультет предоставляет ограниченное количество мест[52]), попробую еще раз через год, а потом еще и еще. Я из другого поколения, и в девятнадцать лет у меня было преимущество: я еще в подростковом возрасте избавилась от большей части родительского вмешательства в свою жизнь. Плюс к этому тогда еще не было социальных сетей, и социальный прессинг не преследовал меня даже в туалете. Я не узнавала из своей ленты, справляя нужду, что одна девушка защищала дипломную работу, когда у нее были схватки, а другая защитила сразу два диплома на двух языках на год раньше, чем положено, – и все это защищая китов от вымирания, без спасательного жилета. После хромающих успехов в средней школе, когда в голове были только друзья, группа Punkreas[53] и мопед, который у меня стащили, я без особых зигзагов и озарений решила, что надо поступать на психологию. Мне было ясно: либо я учусь на психолога, либо иду работать. Высшее образование – это не цель, а лишь средство. Я стремилась к определенной карьере и хотела заниматься определенной профессией. Если бы мне запретили, если бы я не имела к ней доступа, если бы учеба не задалась, я бы стала искать план Б, и не обязательно в коридорах университета. Из моих друзей того периода кто-то закончил обучение, а кто-то нет. В те времена нужно было просто выбрать один из двух ответов на вопрос: чем ты занимаешься в жизни – учишься или работаешь?