Молох. Укус кобры

Мы приезжаем на какой-то пустырь, и я, вцепившись в руль, смотрю, как Молох вылезает из джипа, машет мне рукой, мол, выходи. Ноги не слушаются, голова идёт кругом в прямом смысле слова. Неужели решил убить меня здесь?

— На выход! — приказывает, рванув дверь на себя, а я жалею, что не заблокировала её. Хотя, едва ли бы это чем-то помогло.

Вываливаюсь из машины, сгорбившись, жду приговора. А он хватает меня за волосы, тащит пару метров, потом отпускает.

— Прошу, Елисей… — только и успеваю начать свою прощальную речь, как он отворачивается и возвращается к моему седану. Только сейчас замечаю в его руке небольшую канистру. Что он делает?

Молох тем временем открывает заднюю дверь, проверяет сумку с деньгами, достаёт мои документы. Долго их рассматривает, чему-то ухмыляется. А потом обливает всё это бензином и чиркает зажигалкой.

— Стой! — кричу ему, но Молох занят своим страшным ритуалом. Поджигает мою машину вместе с деньгами и бумагами, а потом преспокойно, гуляющей походкой возвращается ко мне.

Я смотрю на пламя, разгорающееся позади него, а затем слышу взрыв и открываю глаза уже на земле.

ГЛАВА 22

ГЛАВА 22

— Всё! — хватает меня за волосы, тащит вверх. — Слышишь, сука? Теперь всё! У тебя больше ничего нет! А если что-то осталось, поверь мне, я узнаю и уничтожу. Всё, что получила за мою шкуру, уничтожу, — сжав зубы, больно встряхивает. — С этого дня у тебя ничего нет. Захочешь жрать, приди ко мне и попроси.

Я смотрю в его глаза затравленным взглядом. Облик Молоха размывается, плывёт из-за слёз, но я киваю, как долбаный болванчик, только что сожжённый вместе с моей машиной и документами. И с шестизначной суммой налички…

Что ж, я всё равно ненавидела эти деньги. Они служили лишь вечным напоминанием о моём предательстве. И Молоха я сейчас очень хорошо понимаю. На его месте, наверное, убила бы.

— Прости меня, — шепчу, коснувшись тыльной стороны его ладони, а он одёргивает руку так, будто я кислотой его обожгла.

— Ты не дослушала, — усмехается. — У тебя больше нет семьи. Вернёшься к своему муженьку или ребёнку — я и по их души приду, поняла меня?

Я мотаю головой, хватаю его за лацканы куртки. Ледяная кожа неприятно обжигает.

— Не делай этого, прошу. Я уеду. Слышишь? Я с дочкой уеду. Ты меня больше никогда не увидишь. Всё, что у меня было, ты сжёг. Больше ничего не осталось. Но дочь… Это слишком жестоко. Слишком!

Он усмехается, отрывает мои руки от себя.

— Ты оглохла? Я сказал, больше нет у тебя семьи. Ничего и никого. Как у меня не было. Забудь о них, как я о тебе забыл. И живи, сука. Вот так живи. Существуй, тварь, как я существовал десять лет. Тебя больше нет. Тень, — шепчет, склонившись к моему лицу. В его глазах столько презрения, что можно задохнуться.

Толкает меня обратно в грязь, и это выглядит так символично, что горло пережимает стальными тисками.

— Тень! Ничто! — бросает напоследок, а затем садится в машину и уезжает с пустыря. Уезжает, оставив меня, стоящую у догорающей машины, всю в слезах и грязи. Я смотрю ему вслед, и сердце разрывается от боли, как тогда, десять лет назад, когда его, приговорённого, уводили из зала суда.

— Прости, — шепчу уже сама себе и бреду по колее, оставленной его джипом.

До города далеко, но я не останавливаю проезжающие мимо машины. Да и едва ли кто-то подберёт незнакомку всю в грязи и в соплях. Чужие проблемы никому не нужны — я в курсе об этом с ранних лет. В моей жизни был лишь один неравнодушный человек. Какая ирония… Им был Молох.

— Девушка, вас подвезти? — слышу голос и только потом замечаю рядом машину. Она катится почти неслышно, а водитель, высунувшись из окна, рассматривает меня, нахмурившись. — С вами что-то случилось? В больницу или в полицию?

Я останавливаюсь, долго смотрю молодому мужчине в глаза. Лет двадцать пять, от силы тридцать. Светловолосый, с модной стрижкой и улыбчивым лицом.

— Я… Я тут испачкалась, — опускаю взгляд на свою одежду.

— Ничего, садитесь. До города пешком два дня будете идти. К тому же сейчас рано темнеет. Давайте, — кивает на пассажирское сидение, и я, очнувшись, тороплюсь залезть в тёплый салон.

И только внутри понимаю, как сильно окоченела.

— Может, вам воды или поесть? — спрашивает участливо мужчина, а я мотаю головой.

— Нет, спасибо. Довезите меня до города, если можно.

Я пока слабо представляю, что буду делать дальше. Понимаю, что не выйдет вернуться на съёмную квартиру или поехать к свекрови с дочерью. Я не могу навлечь на них беду. Самый страшный минус Молоха — он всегда говорит правду и сдерживает свои обещания. Просто так он ничего не говорит, а если говорит, значит, способен воплотить это в реальность.

— Вы уверены, что не нужно в больницу или полицию? На вас напали? — всё допытывается мужчина, ловко управляя автомобилем, при этом успевает и за дорогой следить, и на меня поглядывать. — Может, какая помощь нужна?

Я слабо улыбаюсь, провожу языком по прокушенной губе.

— Я просто заблудилась. Всё нормально. Спасибо.

Мои односложные ответы его не устраивают, и мужчина предпринимает ещё пару попыток, но я продолжаю молчать.