Мы начали говорить. Он всё так же в основном отмалчивался, но я трепалась без умолку, и это больше не воспрещалось. Озвученные мною вопросы так и оставались без ответа, но теперь Елисей не прогонял меня из дома и даже питался моей стряпнёй. При этом никогда не стеснялся сказать в лицо, что я приготовила «дерьмо, которое даже дворовая собака жрать не будет». Чуть реже я получала похвалу. В основном молчаливую, но за Молоха говорил его аппетит.
Я же, желая угодить любовнику, с завидным упорством училась новым позам в постели и рецептам из кулинарных блогов. Больше всего Елисею нравились блины и когда я была сверху. Цинично и без всяких прелюдий он трахал меня полночи, а потом, хлопнув по заднице, поворачивался набок и тут же вырубался. Не могу сказать, что на тот момент меня что-то не устраивало. Он меня содержал, да и в плане близости всё обходилось без насилия и боли, а я была уверена, что теперь он меня не выбросит. И обоим всё нравилось. Так мне казалось.
До тех пор, пока он не принёс мои документы… Швырнув бумаги на диван, присел в кресло, молча уставился на меня. Я застыла, вперившись ошарашенным взглядом в его лицо в ответ.
— Паспорт готов. Теперь ты законопослушная гражданка.
— Спасибо, — настороженно ответила я.
— Вещи собирай. Я чемодан тебе купил. Завтра отвезу к этой твоей тётке, — глаза опускает, смотрит в пол задумчиво.
А я опускаюсь на диван и молча взираю на него. Это всё? Вот так вот выкинет меня? Эх, наивная идиотка. Ничему меня годы скитаний по улицам не научили. Нельзя верить, нельзя привязываться. А я, блядь, ещё и влюбиться умудрилась.
— Не надо, — чувствую, как глаза становятся влажными, жую нижнюю губу. — Пожалуйста. Я без тебя пропаду.
Он вздыхает. Ясно, что ожидал этих слов. Но нытьё его мало беспокоит. Грубый он мужик. Грубый и жестокий.
— Я тебе уже говорил, семьи у нас не получится. Ты дура ещё, не понимаешь, с чем играешь.
— Я понимаю. Я всё понимаю. И готова принять тебя таким, какой ты есть. Не отталкивай. Ты же больше не найдёшь такую. А я верна тебе буду. Хоть на край света за тобой пойду.
Молох раздражённо цыкает, качает головой.
— Идиотка.
— Выпусти! Слышишь меня? Эй! — он не реагирует, а я бьюсь об дверь иномарки, пытаясь её открыть. Не тут-то было, дверь заблокирована. — Куда мы едем?!
Напускная доброжелательность Ивана, в которую я по своей великой глупости поверила, теперь исчезла, и лицо приобрело равнодушное выражение. Словно мужик отключился и не слышит меня.
— Выпусти, пожалуйста! Ты не представляешь, какие у тебя будут потом проблемы!
Он, наконец, реагирует, но совершенно не так, как мне бы того хотелось.
— Ещё скажи, что у тебя муж — боксёр, — усмехается, только теперь его лицо не такое милое, как прежде. Я снова допустила ошибку. Блядь…
— Хуже. Мой муж — убийца. Поэтому выпусти меня сейчас же. Иначе то, что он с тобой сделает, будет в разы страшнее того, что ты хочешь сделать со мной, — я стараюсь говорить ровно, уверенно, но его это, похоже, не пугает. Не верит, видимо.
— Это ты о Молохе, да? — поворачивается ко мне, скользит оценивающим взглядом. — Что, до сих пор по тебе сохнет? — и сам же отвечает на свой вопрос: — Дааа… Было бы иначе, он бы тебя уже давно вскрыл и выкинул в канаву.
Блядь. Блядь… Блядь!
— Выпусти! — ору, дёргая ручку так сильно, что та вот-вот отвалится. А он сбавляет скорость и, оторвав меня от двери, дёргает на себя.
— Не ломай тачку, всё равно никуда не денешься! Закрой рот и не беси меня, а то до места не доедем, я тебя сам грохну! — в подтверждение своих слов, даёт мне оплеуху. Не сильно, почти не ощутимо, но сам факт…
— Я не знаю, что ты задумал, но прошу, выпусти меня. Пожалуйста. Куда мы едем? — хаотично перебираю в голове мысли — одна другой ужаснее.
А он молчит. Молчит до тех пор, пока не доезжаем до трёхэтажного таунхауса, огороженного высоким забором. Иван вылезает из машины и направляется к моей двери. Вжимаюсь в сидение, но это не спасает.
Из дома выходят несколько крепких мужиков. Оба, как один, смахивают на обезьян: узкие лбы, глаза навыкате, и рожи, будто под каток попали. А тем временем дверь с моей стороны открывается, и я слышу насмешливое:
— Забирайте. Заприте пока в карцере, пусть немного остынет.
Всё происходит за считанные секунды, и я даже не успеваю поорать. Укол в районе шеи почти не ощущается, но сознание кричит, буквально вопит об опасности. А потом, обмякнув, я висну на руках обезьян, волочащих меня в дом.
— Ты мог бы оставить меня. Сам же знаешь, я не доставляю никаких хлопот. И… Со мной удобно, — похожа на клянчащую собачонку, которую разочарованный хозяин собирается вышвырнуть из своего дома. Пытаюсь поймать его взгляд в зеркале заднего вида, но Молох неприступен. Делает вид, что не слышит меня. — Ну, пожалуйста, не нужно. Меня же снова на улицу выпнут. Нельзя так с теми, кому ты дорог! — последнюю фразу буквально выкрикиваю ему в затылок, а Молох, цокнув языком, врубает погромче музыку.