Молох. Укус кобры

— Ничего не решил. Я не виноват ни в чём, и денег таких у меня нет, — поднял голову, взглянул менту в лицо. А тот, издевательски хмыкнув, открыл лежащую перед ним папку. Папку, в которой Елисей уже видел свой приговор. Ещё не прозвучавший, но уже подписанный.

— Как же не виноват, сынок. Ты гляди, сколько дерьма тут на тебя одного. Подельников ты сдавать отказался, а значит, сам всё потащишь, на горбу своём. А все эти делишки, скажу тебе по секрету, лет на двадцать потянут. Сначала малолетка, потом на взрослую пойдёшь. Если даже выживешь, что вряд ли, то с зоны вернёшься законченным зэком. Ни кола, ни двора — нихера. А потом, когда поймёшь, что ни работы с таким прошлым тебе не найти, ни бабы нормальной, то опять пойдёшь на мокруху, лишь бы на зону вернуться да там продолжить баланду хлебать. Так и пройдут твои годы. Оно тебе надо, парень? Тебе же семнадцать всего. Сопляк же ещё. Ты так хочешь свою жизнь похерить, а?

Ответить Елисей не успел. В кабинет следака ворвалась растрёпанная мать, вся в мыле, рыбой от неё несёт вперемешку с перегаром.

Нет, он не винил её никогда. Ни в чём. Мать была хорошим человеком. Вот отец… Отец — да, был дерьмом. Из-за него они в том болоте барахтались, еле сводя концы с концами. Мать на рынке рыбой торговала, еле успевала долги отдавать. Хлеб и тот не всегда на столе был. А папашка жил на всю катушку. Если было что в кармане, тут же улетало на бухло и дешёвых сифилисных шалав. Всё никак не мог смириться, что он уже не воротила в малиновом пиджаке, а самый обычный зэк, которому посчастливилось не только выжить к концу лихих девяностых, но и отсидеть всего пару лет, а не как многие его бывшие кореша — по пятнашке да вышке.

Только не тому шанс выпал. Другой нормальный мужик порадовался бы, что остался цел и семья в порядке. Папаша же только и ныл об утерянном, бухал да шлюх дрючил.

Мать, ещё совсем недавно красотка, превратилась с замученную старуху уже к сорока годам. Да и тоже подбухивать начала. Елисей старался следить за ней, по возможности помогать на рынке да подрабатывать грузчиком, а теперь ему грозил реальный срок, причём за то дерьмо, которого даже не совершал. Просто зацепились за прошлое отца, а так как у того было алиби, повесили на Елисея несколько дел с мокрухой, чтобы звёздочек себе нахватать.

— Сынок! Сыночек! — мать бросилась к нему, а следак довольно откинулся на спинку скрипучего стула. — Что с тобой эти звери сделали? — схватила его лицо в свои ладони, всхлипнула.

— Нормально всё, мам, — отвёл взгляд. Было стыдно перед ней. За то, что теперь она одна останется. За то, что отец окончательно её доконает, и когда он, Елисей, выйдет на свободу, её уже, скорее всего, не будет. Либо сопьётся, либо работа её доконает.

— Где же нормально?! На тебе места живого нет! — и к следаку бросилась, едва на стол к нему не свалилась. А тот, мудак ебучий, на её грудь пялится. Сука, удушил бы. — Вы что сделали?! Он же ребёнок ещё! Он несовершеннолетний! Да я на вас жаловаться буду!

— Мам, не надо, — попытался её угомонить. Чего доброго, этот пидор ещё пару висяков на его шею скинет.

— Как это не надо?! Как не надо, сынок?! — вскинулась та. — Хотите невиновного посадить, да? Что вам за это обещали?!

— Мам!

— Слушай сюда, курица, — следак привстал, упёрся кулаками в пыльную столешницу. — Я твоего сопляка посажу и тебя вместе с ним по этапу отправлю, ещё раз чё-то вякнешь мне тут. Короче! Чтобы деньги были через неделю. Поняла? А иначе отправится твой сопляк на малолетку, где его за рожу смазливую каждый мимо проходящий женой своей делать будет! А малолетка — эт тебе похуже будет взрослой. Его там за пару лет так опустят, что не узнаешь. А теперь пошла отсюда, шалава драная! — поток дерьма из его рта прервался, потому что Елисей хорошо поставленным ударом (хоть за что-то спасибо отцу) уложил того навзничь. А потом под крики матери рванул к следаку и, схватив стул за спинку, опустил тот пару раз на голову урода, посмевшего оскорбить женщину.

Потом хлопнула дверь, его скрутили несколько оперов и, как следует отпинав, поволокли в коридор.

— Стоять! — услышал над головой, но поднять её так и не смог — навешали ему знатно. — Кто такой?

— Товарищ генерал, задержанный. Напал на следователя, — тут же доложил ему один из оперов.

— Хм… Интересно как, — отозвался тот ровным, слегка заинтересованным тоном. — Ладно, ведите. Пусть умоется, в себя придёт. А потом ко мне его.

— Так точно, товарищ генерал!

С того дня всё и началось.

Миллион раз Молох будет возвращаться к этому дню и гадать, был ли у него шанс на спасение?

И каждый раз будет убеждаться, что нет. Не было. Ни единой возможности.

Он плохо помнил, как всё происходило тогда. Вроде он валялся в камере, потом ему в рожу плеснули ледяной воды, заставили умыться и швырнули чистую одежду, похожую на зэковскую робу. Потом куда-то вели по коридору. Кажется, открылась дверь в допросную — он плохо видел, потому что глаз всё время заплывал кровью, а протереть возможности не было — руки в наручниках.