Молоко волчицы

Хата Михея по-прежнему стояла с заколоченной дверью, перед порогом буйно росла лебеда. Но вот и дверь скрипнула, и огонек в окне замаячил тесно стало Михею у матери и брата: спознался он с Ульяной, женой пропавшего без вести Алексея Глухова. Михей уважал чужое добро, никогда медного пятака чужого не взял, но тут говорили и так, будто видели Глухова убитым. Потоптав венец, Ульяна открыто перешла жить к Михею в новую хату, принесла с собой котенка и три курицы. Михей настаивал на законном браке. Батюшка отказывался венчать их — не было доказательств гибели Глухова.

Отпуск кончился, Михей уехал. Через неделю в станицу влетел Алешка, законный муж. Нашел жену в чужом дворе, приторочил ремнем к серебряной луке седла и гордо проехал по улицам. Конь горячился. От резких рывков рвалась кожа на белых руках Ульяны. Алешка вытягивал ее плетью, чтобы шибче бежала и шибче любила мужа.

Днем Алешка измывался над женой, как хотел, а с вечера до зари бегал по девкам. На речке пьяный Алешка увидел Глеба Есаулова, брата осквернителя жены, и кинулся на него с кулаками. Началась драка. Глеб дал бы сдачи, но откуда-то появилась Ульяна, с воплем вцепилась ему в руки, а тем временем Алешка гвоздил конопатым кулаком Глеба. Пришлось Глебу сбить и Ульяну. Потом Алешка и Глеб, полумертвые от усталости, долезли до воды и жадно лакали ее, мутную, — выше толклась скотина. И молча, не оглядываясь, разошлись.

Вернувшись в станичный полк, Алешка дел станичных на службу не перенес — при встрече с Михеем не подал вида. Затаился и Михей, стал осторожнее в темноте: чудился ему Алешкин кинжал за спиной. Оба ждали или смерти друг друга, или возвращения в станицу, где и решится вопрос.

Ульяна опять жила со свекрами, продолжала дружить с Фолей, лепилась к Прасковье Харитоновне, пробовала сводить Марию Глотову с Глебом.

Мария растила детей на хуторе, с Глебом не зналась — хранила верность венцу, Глотов писал ей с фронта. Право на дом, что на Генеральской улице, он передал брату Зиновею, вернувшемуся с войны без руки. Раз показалось Марии, что в камышах, за хутором, прятался Глеб, а может, просто охотился на уток, выстрелы в тот день слышались. Но на другой день пятилетние дети Антон и Тоня прибежали в хату, испуганные насмерть. Сначала они говорили, что в камышах видели какого-то дядьку с усами, а потом будто за ними крался бешеный волк. С отчаянной храбростью Мария взяла вилы и пошла в камыши, высокие, как деревья. Сразу же на тропке увидела кулек конфет. Столкнула их в лиман. Страх бросился в голову. Она прибежала в хату и заперлась с детьми. Не дожидаясь ночи, собрала скарб, погрузила на подводу и переехала жить к матери. Вновь стала прислугой у барина Старицкого, пристава, как и в детстве мучительно ожидала вечеров и праздников, чтобы бежать домой, к своим, только теперь душа рвется к детям.

Глеб так и не женился, и похоже, любовь свою перенес на детей — часто глядел на них. Это и радовало Марию, и пугало. Как-то и бабка Прасковья Харитоновна подозвала к себе детей и дала им по гостинцу. Настя ревниво отозвала внуков. Есаулиха в сердцах сказала:

— Выплодила Маруська, а корень-то наш!

Через этот корень не могла переступить и Мария. Давно чужд и не мил ей Глеб, а чем больше вырастали дети, тем явственнее открывалась несокрушимая цепь, связующая их, — дети.

Федор Синенкин, узнав, что сын Антон стал есаулом, адъютантом генерала Корнилова, было собрался ехать на фронт — проведать сына, повезти ему домашнего сальца, моченых яблок и пышек. Но бежал по улице дядя Анисим и с дымной радостью в глазах кричал:

— Отреченье от престола! Конец царства! Конь красный, конь черный и конь бледный скачут по земле!..

«Исследуйте себя внимательно, исследуйте, народ необузданный… Рубите дерева и делайте насыпь против Иерусалима — этот город должен быть наказан: в нем всякое угнетение… Ты был перстнем на правой руке моей теперь я срываю его и бросаю в море… Вот, Дамаск исключается из числа городов и будет грудою развалин… Вавилон был золотой чашей в руках господа, и сокрушил господь чашу сию о камни дорожные; внезапно пал Вавилон…»

Дрогнула, притаилась станица. Никогда еще пророчества Анисима Луня не были столь пугающими и основательными. Царя больше нет. Бог же, по словам пророка, отказался от людей, и миром правил антихрист.

Бог ли, сатана, а плуг и борону готовь — весна ждать не будет. И свадьбы намеченные тоже играть надо. Постепенно камень с души упал. И солнышко припекает, и скотина плодится, и прилетели первые скворцы.