Молоко волчицы

«Дело! — одобрил про себя торговцев Глеб Есаулов. — Момент не теряют!» Он, впрочем, оставался в станице. Тайно поглядывал на своих детей — держались за юбку Марии, провожающей на войну Петра.

Петр погладил детей на земле, а жену поцеловал с седла, неловко притянув ее голову к своему колену. Мария плакала, ей и Петра жалко, и всех на свете. Губы сотника дрогнули тоже, и сказал он жене необычное:

— Хорошо бы мне, Маруся, не вернуться, тебе легче будет…

— Что ты, я буду ждать верно, берегись там…

— Ты, Маруся, ангел небесный, я только не пойму, как ты попала в нашу лютую станицу…

— Прости меня, Петя, и спасибо, что детей не бил, они тебе по гроб жизни будут сыном и дочкой, вот увидишь, только приезжай скорее домой…

Через два часа казачий полк вышел с площади на рысях, на западный фронт.

Недолго пламенели на курганах башлыки.

Недолго замирала песня.

А набат все бил и бил, как в старину, когда налетали горцы.

Пей, друзья, покамест пьется,
Горе жизни забывай.
На Кавказе так ведется:
Пей — ума не пропивай.
Может, скоро в поле чистом
Кто-нибудь, друзья, из нас
Среди мертвых, полумертвых
Будет ждать свой смертный час.
Может, нынче, может, завтра
Нас на бурках понесут,
А уж водки после боя
И понюхать не дадут…

Часть II КАК НА ЛИНИИ БЫЛО, НА ЛИНЕЮШКЕ

Хорошо было, братцы, служить а отряде
С генералом Крюковским.
Генерал, он шел с отрядом
В черной шапке впереди.
Ой да Крюковской слезно заплакал
И словесно так сказал:
Круты горы да мы исходили,
К Шамилю в гости пришли.
Попроворней, Шамиль, убирайся
Крюковской в гости идет.
Ой да помолитесь да вы, дети, богу,
Вы покайтесь во грехах
У Шамиля шашки наточены
И папахи набекрень…

ПАРА КОЛЕС

Густозвездное небо дышит. Шевелятся бесчисленные миры, заливая Вселенную молоком туманностей и созвездий. В горах небо подпирается черными скалами — змеиные кольца объятий, гримасы железного смеха, фигуры грифов, монахов, лемуров.

Вьется, петляет по ущелью дорога, кремнистый путь. Помнит она и топот аттиловых орд, и цоканье подков немирных князей, и колеса николаевских пушек, и лихих одиночек, осторожно пробирающихся на разбой. И давно уже стала мирной тропой селян. Только ночами, во тьме, оживают призраки прошлого. В шуме реки — звон сабель, стук копыт, стоны и ржанье.

Однажды ночью призраки облеклись плотью. Спят вершины. Молчат степи. С робким шелестом умирания клонятся под ногами коней тюльпаны. Мчится сотня домой — с фронта.

Позади командир, красноволосый сотник Спиридон Есаулов, дремлет в седле. Сотню ведет хорунжий Есаулов Михей. Закутался в казачий домик, золотистую бурку, схваченную ремешком на груди. Мерно звякают Георгиевские кресты хорунжего.

Вместе с Саваном Гарцевым выкрал Михей знамена в штабе немецкой армии. Возили казаков в ставку, в город Могилев. Император вышел в казачьей форме. Все более Романов приближал казаков, лишь им доверял охрану государства и своей особы. Любы ему терцы. В то время как изрядно «покраснела» даже лейб-гвардия, царская стража, терцы сохраняли «белизну», как снега их гор.

Поговорив с Михеем и Саввой, государь предложил им стать лейб-кучерами при ставке. Гарцев остался, а Михей попросился бить немцев. Оба ответа государю понравились, и он пожаловал терцев, помимо крестов, золотыми империалами из личных средств. Полистав бумаги, Николай Романов спросил, как поживает в станице его верный слуга и наперсник юношеских забав камер-казак Мирный Самсон Харитонович. Михей представился царю как племянник Мирного и рассказал о дяде. Государь, развеселявшись, поведал казакам, как однажды они с Самсоном угодили на гауптвахту — дело было при покойном императоре — к девкам ходили. Терцы верноподданно хохотали.

Вернувшись на фронт, Михей почти не бывал в деле — засадили его за книжки по истории России и казачества, готовили в офицеры. Тут он снова встретился с Денисом Коршаком. Денис рассказал ему, что в армии назревает недовольство, на фабриках опять беспорядки и что понапрасну льется солдатская кровь.

Для Михея эта встреча была тяжелой. Их станичный дружок распался сам собой — Михея выпороли, Александр Синенкин, посидев в каталажке, зарекся впредь не участвовать в тайных собраниях, Коршак уехал. Прошли годы. И вот теперь Денис снова предложил Михею вести нелегальную работу среди казаков, чтобы прийти к революции, как в пятом году. Работа же была страшной. Михей обещал подумать.