Молоко волчицы

Приходила Февронья Горепекина, пытала Мавру: не заходили к ней два матроса? Нет, не заходили, да и всех не упомнишь — народу много. Побледнела и тут же улыбнулась шинкарка, когда пришел еще один матрос, грозный начальник чека и трибунала Быков. Он ничего не спрашивал, брагу пил да зорко смотрел на хозяев чихирни. Предложила ему Маврочка гуся жареного и вина прасковейского — не отказался, но за все заплатил сполна.

Мало знал начальник особого отряда Быков, хотя он последним видел матросов, явившихся к нему навеселе с рапортом, что прибыли для прохождения службы в его отряде. Они просили отпуск на один день, отдохнуть, и он разрешил. Из окна видел, как они стояли на улице у жаровни и пили пиво, щурясь от солнца. А потом пошли дальше. Прошли сутки — они не вернулись. Их видели на базаре, в станционном буфете, сидели они и в ресторане гостиницы «Метрополь» и — исчезли. Люди не иголки, но в те времена пропадали безвестно целые полки.

Не верилось, чтобы два кочегара с броненосца «Аскольд» дезертировали. А такой точки зрения придерживался военный комендант Синенкин. Быков, сам матрос, зло обложил коменданта. И Синенкин после того при встречах с Быковым старался его не замечать.

А скоро тому и другому пришлось спешно эвакуироваться — в станицу залетели белые.

«Генерал» Калуга, бывший жандармский ротмистр, командующий белым соединением, первым делом приказал выловить всех оставшихся — красных. Пригнать их на Пятачок перед гостиницей «Эльбрус». Сам с адъютантами сел на балконе. Балкон застлан ковром и убран розами. Красных пригнали несколько типографских служащих, верставших во время боя последний номер газеты. Генерал приказал, чтобы они на глазах людей съели часть найденного в типографии тиража большевистской брошюры. Наборщики и печатники отказались. Тогда брошюры подожгли, а с балкона, убранного розами, высунулись железные пестики пулеметов и заголосили, брызгаясь свинцовыми тычинками пуль. Ротмистр сам сидел за пулеметом и сработал чисто — в полминуты скосил кучку пленных. После этого командующий объявил станице, что он принес мир, труд, вернул старый Терек и можно приступать к жизни.

Спиридону Есаулову спектакль на площади не понравился. Но остановить бесчинства и мародерство даже в своей сотне не мог. Сказавшись больным, он все дни оставался дома с женой, налаживая пошатнувшееся хозяйство.

Алексей Глухов, белый провиантор и квартирмейстер, обходил дворы и собирал пожертвования станичников на войну против коммуны. Отец Евстратий дал белой орленой парчи на хоругвь. Дедушка Моисей Синенкин турецкий ятаган пожертвовал. Кто муки, кто молодой картошки, кто поросенка. Кто не жертвовал добром — силой брали, за спиной провиантора четыре молодца с винтовками. Глеб Есаулов, поверивший в белую власть, пожертвовал десять пудов муки с казенной мельницы. Между делом навел провианторов на жирный кусок — у Аввакума Горепекина, христопродавца, два борова сидят в свинухе, припомнил Февронье белых коней-лебедей. Понятно, кабанов закололи да еще выгребли из погреба картошку.

Алешка Глухов заторопился к жене. Она было кинулась убегать, а он, гогоча, легко догнал ее, как ожиревшую гусыню, поволок в сарай, на сено, и надолго припер дверь изнутри вилами. Потом Алешка резал шашкой хозяйских кур.

Новая провиантская команда шерстила дворы подряд, не пропуская ни красного, ни белого. Во дворе Глеба Есаулова обнаружили: свинух подперт восьмигранным стволом медной пищали.

— Коммуне сохраняешь? — ощерился Саван Гарцев.

— Да она там спокон веку, от Шамиля!

— Оружию хранишь, лярва? В расход захотел? И на братца Спиридона не надейся — с большевиком Михеем станицей правил!

Вдруг Саван замер и резво плюхнулся пузом на землю, ухватив заверещавшего голенастого петушка, помеченного чернилами. Свернул ему головку и кинул на фургон.

Ствол пищали отчистили кирпичом. Проявился символ: алчный лев терзает хищную орлицу. Призвали Ваньку Хмелева и установили единорог на арбе Глеба, как на лафете. В казенную часть пищали всыпали пороха, забили рубленого свинца, и Федька Синенкин поднес фитиль. С обвальным гулом рявкнул единорог, вырвалось адское пламя, и молодую вербу повалило в воду.

— Этой орудии сносу не будет! — гордился Саван, добывший п у ш к у.

— Ото каюк красным пролетариям! — одобрили п у ш к у офицеры.

Знойные летние балки одуряют запахом цветов — мало косили. Оглушительно стрекочут кузнечики. Начищенные травами, лоснятся сапоги Глеба. Бурая овчарка из поколения волков бежит следом, надолго отставая у нор. Уходит Глеб от белых карателей, уходит искать брата Михея. Спиридон на просьбу вернуть арбу только засмеялся:

— Дурак ты, Васильевич, голова цела — вот и радуйся!

Да уж лучше бы голове небольшое ранение нанесли, чем забрали такую красавицу арбу — сто пудов подымала, и в колесах особенный пристук!