Молот и крест

Командующий отрядом не вполне понимал, что происходит. Один из его людей ничком лежит в грязной земле, из ребер торчит огромное древко. Но ведь это осадная катапульта. Поразительно! В открытом поле. Он закусил губу. Как бы то ни было, действуют в таких положениях всегда одинаково. Разомкнуть строй, рассыпаться и ударить по неприятелю с тыла. Только вот где у них тыл? Кажется, стреляли с того фланга… Он пришпорил лошадь, что-то гаркнул, и франки, стараясь не сближаться, галопом пошли в атаку.

Густые насаждения, какие всегда идут вдоль английских дорог, чтобы не дать уйти с выгона скотине и не пустить туда диких свиней, вскоре выстроили всадников в растянувшуюся кавалькаду. Вдруг за их спинами из колючих кустов выросло несколько фигур с самострелами. Стрелы, пущенные с десяти ярдов, легко проникали в тела сквозь кожаные жилеты. Но сами арбалетчики не изъявили желания досмотреть, чем все закончилось. В тот миг, когда стрела покидала паз арбалета, они разворачивались и что было духу уносились прочь, а еще спустя мгновения уже влезали в седла своих пони и погоняли их к ближайшей рощице.

- У Ансио, кажется, не все ладно, - проговорил командующий вторым отрядом конницы. - Засада, что ли? Но мы ему поможем. Затянем им удавку, ударим по лапотникам с другого фланга. Один раз проучим - в следующий раз бояться начнут…

Показав направление взмахом руки, он бросил своих людей в атаку. Но не успели они перейти на галоп, как воздух вновь огласился зловещим свистом, вслед за которым раздался пронзительный вопль: вылетев словно из-под земли, гигантская стрела продырявила бедро всадника, прошла насквозь во внутренности лошади и пришпилила несчастного к крупу издыхающего животного. Всадник продолжал выть от ужаса и боли, мешая своему начальнику решить, откуда летела стрела. Из засады? Но где она? Он привстал в стременах, пытливым взглядом обводя невыразительную картину: разрозненные деревца, живые изгороди, неубранное жнивье. Куда теперь направить людей? И всюду эти изгороди… Колебания его были прерваны страшным ударом в лицо: он не успел заметить, как на расстоянии ста пятидесяти ярдов от него, высунувшись из кустов изгороди, поставил арбалет на одно колено и спустил тетиву англичанин. Меткий же стрелок, закоренелый браконьер из Диттона, не стал искать спасения в бегстве: плюхнувшись на живот, он с проворством ужа юркнул в канаву, которая уже наполовину была заполнена дождевой водой. Что же до вощеной, скрученной из кишок тетивы его арбалета, то она, по его наблюдениям, не слишком боялась сырости. Франки довольно долго справлялись с очередной волной замешательства, и в момент, когда наконец решились бросить свои силы к месту последнего выстрела, снова оказались под прицелом вращательницы.

И медленно, но грозно, как канат, стягивающийся на колесе катапульты, без единого призыва горна и рожка два десятка разрозненных стычек начали разворачиваться в сражение.

Устроившись поудобнее в своем укрытии, Шеф наблюдал за опасливым приближением главной ударной силы франков. Кажется, они не слишком рвались в бой, желая прежде убедиться в прочности своих флангов. Но происходящее на флангах не поддавалось сейчас оценке. Оттого-то франки поминутно останавливались и озирались. Скорее всего, они должны ударить сейчас по рощице, потом построиться в линию и пойти на сгоревший поселок. Как будут развиваться события дальше, он уже увидеть не сможет. Зато сейчас его единственное око сумело распознать сквозь пелену мороси нечто любопытное: пара лошадей бешеным галопом тащила за собой катапульту на колесах, вслед за которой, нещадно стуча пятками в бока своих пони, неслись Озви и вся остальная команда. При этом бравые катапультеры улизнули с хутора именно тогда, когда с другой стороны двора в него хлынули франкские конники. Попытка же франков разделиться на две группы с тем, чтобы преградить Озви пути к спасению, была пресечена перекрестным обстрелом из других вращательниц. Проделав недолгий путь, катапульта внезапно скрылась из видимости в небольшой лощине. В счи-таные секунды с нее можно будет снять оглобли, развернуть и нацелить на любую мишень, которая в пределах полумили от «чистой просеки» обречена, если застынет на месте.