Молот и крест

- Тяжело тебе их будет на себе тащить, - пробормотал рыбак, обратив внимание на угол наклона ладей при разгрузке. - Видишь, какой холм!

- Для того, чтоб тащить, у меня полно умельцев, - вновь ухмыльнулся Гудмунд, не спуская при этом колючего взгляда со своих людей, которые, изготовившись пустить оружие в ход при первых признаках неповиновения, разымали кандалы у ног головорезов. Освободив несколько пленников, они тут же пристегивали их к брусьям и поперечным балкам онагров.

Когда в лощину высыпали наконец все участники набега, Гудмунд позволил себе обратиться к ним с кратким напутствием.

- В лагере полным-полно барахла, - сказал он. - Причем франки прихватили его в церквах. Значит, возвращать его не придется. Может, ярла нашего в долю возьмем. А может, и не возьмем. Все, теперь вперед.

- А с нами что будет? - крикнул один из пленников.

Гудмунд смерил его пристальным взглядом. Огвинд, тоже из Швеции. С этим парнем шутки плохи. Тяжелый характер. Не человек, а боров. Но ему как раз нужны такие ребята, чтобы доставить онагры на вершину холма.

- А будет вот так, - отвечал он. - Наша возьмет, получишь свободу. А если франки нам скулы поправят - я тебя так и оставлю стоять к этой машине привязанным… Может, и разжалобишь христиан… Идет?

Огвинд кивнул. Вдруг Гудмунда осенила еще одна мысль. Он метнул взгляд на черного дьякона, знатока смертоносных машин.

- А вот как с тобой быть, не знаю… Поможешь нам перебить франков?

Лицо Эркенберта приняло неустрашимое выражение.

- Ты предлагаешь мне воевать против христиан? Сражаться против посланников самого Папы, Святейшего Отца нашего? Против людей, которых я и архиепископ самолично призвали явиться в эту обитель варварства? Уж лучше я смиренно соглашусь принять венец святого мученичества и предам свое тело…

Гудмунду не дали дослушать архидиакона: чьи-то пальцы вцепились ему в рукав. То был один из немногих рабов Йоркского Минстера, ухитрившихся пережить и жертвоприношения Ивара, и назидательные расправы Эркенберта.

- Мы поможем тебе, хозяин, - пролепетал он. - Всю жизнь руки чесались…

Гудмунд без лишних проволочек повел свое пестрое войско вверх по крутому склону холма. Первым поднимался сам воевода, прихватив с собой как разведчиков рыбаков и людей из Минстера. За ними, сцепив зубы, карабкались Рагнарссоновы викинги, таща дьявольские машины и напрягаясь из последних сил под их полуторатонным весом. Наконец, все также находясь под спасительным покровом дождя, шесть онагров и тысяча воинов одолели подъем и расположились в четырехстах ярдах от стены лагеря. Открывшийся ему вид насторожил Гудмунда: рядом с частоколом не чувствовалось присутствия часовых. Во всяком случае, со стороны моря. Если они и были в крепости, то все, как один, переметнулись к противоположной стене. Ибо даже до ушей викингов долетало теперь отдаленное грохотание рати.

Первый же выстрел из онагра, произведенный для определения дальности, произвел разрушения в стене франков: ядро не долетело несколько ярдов, но отскочило от земли и легко вырвало из земли десятифутовый столб. Набившие руку рабы Минстера прикинули угол, чуть приподняли брусья. Пять камней весом по двадцать фунтов каждый, выпущенные залпом, расчистили в частоколе проход шириной в двадцать футов. Гудмунд решил, что необходимость во втором залпе отпала. Армия была брошена в образовавшийся разлом. Франки, в большинстве своем лучники, не верили своим глазам. На них катилась тысячная орда викингов. Нечего было и помышлять о попытках сопротивления: драться с ветеранами пешего строя в замкнутом пространстве не имело ни малейшего смысла. Поэтому франки как можно скорей очистили укрепление от своего присутствия.

Спустя всего два часа после того, как нога его ступила на сушу, Гудмунд осматривал близлежащие окрестности из ворот франкского укрепления. Весь его многолетний опыт взывал к единственному решению: связать барахлишко в тюки, бросить ненужные теперь онагры, да и не задерживаться здесь больше, уходить к морю, пока им тут хвост не прищемили… И все же картина, которую он сейчас лицезрел, замечательным образом походила на известные ему сцены отступления терпящей поражение армии. Ну а раз так… Раз так…

Гудмунд обернулся и принялся раздавать команды. Переводчик Скальдфинн, жрец Хеймдалля, взглянул на него недоверчиво:

- Опять хочешь удаль свою показать?

- Какая уж тут удаль! Помню, дед мне раньше говаривал: Гудмунд, добивай лежачего!

* * *