Молот ведьм

Смертух и близнецы наверняка не были в восхищении, слыша наш разговор с епископом, но только себе были обязаны приговором. Я всегда им повторял, что ночные скандалы на улицах Хез-хезрона с избиением горожан и приставанием к девкам ни к чему хорошему ни приведут.

Епископ пытался подняться к кресла, поэтому я подал ему руку. Он опёрся на меня всем весом.

— Иди уже парень. Возьми жалование у казначея, скажи, что я велел.

— Спасибо, Ваше Преосвященство, — ответил я с искренней благодарностью, поскольку инквизиторские доходы слишком часто зависели от хорошего настроения епископа. — Осмелюсь лишь спросить, что я должен сделать с рапортами из Госсбурга?

— Отдай их, кого-нибудь туда пошлём, — пробормотал он.

Я склонился, преклонил колено, а Герсард милостиво протянул перстень для поцелуя. Говорили, что в глазке был спрятан камень со Святой земли, один из многих осколков валуна, на который наступил наш Господь, когда только сошёл с Креста. Камешек в перстне епископа был серо-коричневого оттенка, будто засохшая под солнцем трава. Загвоздка в том, что в кафедральном соборе в Хезе я видел обломок того же камня, который был светло-жёлтым, в аббатстве Амшилас находилась крупинка цвета светлого железа, а в ладанке святой Людовики (я некогда мог восхищаться этой ладанкой, поскольку её выставили на публичное обозрение) следующая крупинка, но на это раз почти белая, пронизанная тёмно-красными прожилками. Из этого следовала одна мораль: нашему Господу, видимо, пришлось ступить на разноцветный камень, который был одновременно песчаником, гранитом и кварцем. Или же стал таким под святой стопой Иисуса. Ха, неисповедимы пути Господни!

***

Кассель был большим торговым городом, расположенным в месте, где сходились купеческие пути, ведущие вглубь Империи. На холмах, находящихся в десятке-двух миль на север, разрослись соляные копи, и также рассказывали, что промывка серебра в окрестных ручьях в последнее время даёт удивительно хорошие результаты. Итак, город был богатым, людным и хорошо укреплённым. Вообще-то, сложно было ожидать в самом сердце епископских ленов вражеских нападений, но видимо местные советники посчитали для себя делом чести окружить город стенами и построить сторожевые вышки. А на холме, возвышающемся над окрестностями, даже вознесли ощетинившуюся башнями крепость, которая вашему покорному слуге (незнакомому с последними архитектурными новинками) напомнила пузатую бочку с насаженным на крышку козырьком.

Я приближался к Касселю южным большаком, минуя по дороге тянущихся на ярмарку селян и купцов. А также множество людей разнообразного поведения, которых такое событие, как ярмарка в большом городе притягивает, как мёд мух. Я проезжал мимо разноцветных повозок циркачей, дворянских кортежей, карет с гербами, а также рядом с целыми толпами бродяг, нищих, босоногих монахов и продажных девок. Большинство из них не будет, разумеется, впущено за пределы городских стен, но я по опыту знал, что под этими стенами возникнет что-то вроде селения на несколько дней, вырастут палатки и даже корчмы, харчевни и дома распутных услуг.

У меня были соответствующие грамоты, выданные епископской канцелярией, но в них не было внесено, что я являюсь инквизитором. Эта миссия должна была быть полутайной, и в любом случае шум и сплетни были тем, в чём я меньше всего нуждался. Но я ожидал, что городская стража, даже без предъявления грамоты, впустит в пределы городских стен человека, который — как я — выглядел дворянином среднего достатка, жаждущим ярмарочных развлечений. Как я и ожидал, стража пропустила меня без препонов, и я сразу завяз в разноцветной, крикливой и толкающейся во всех направлениях толпе. К счастью, мой конь был не только спокойным, но и мудрым, поэтому сам прокладывал себе дорогу мягкими движениями подталкиваниями мордой и напирал грудью на тех, кто преграждал ему путь. Что и так не уберегло меня от ругательств, попрёков и оскорблений, а какой-то подросток даже кинул мне в лицо ком грязи и сразу же спрятался за волной людей. Но я нёс этот крест со свойственным мне смирением.

Наконец, разузнавая несколько раз дорогу, я добрался до стройного храма Гнева Господнего. Это было внушительное строение из рыжего кирпича, стремящееся иглой колокольни в самое небо. Вся территория была огорожена невысокой стеной, а у калитки, на стоящем у стенки табурете сидел старый монах. Он ел прямо пальцами из миски какое-то тёмно-серое месиво, но был бдителен настолько, что каждому, который пытался пройти через калитку, преграждал дорогу кривым посохом.

— Вечером, вечером, — бормотал он, показывая беззубые дёсны.

Я соскочил с седла и взял лошадь за удила. Подошёл, и посох сразу же оказался перед моим животом.

— Вечером, вечером. — Он даже не поднял взгляда.

Я вырвал у него этот посох из руки и огрел его им по голове. Несильно, потому что в результате собирался не навредить старому человеку, а лишь вызвать в нём кроху интереса к моей скромной особе. Надо признать, что это удалось неожиданно быстро, поскольку он вскочил на ноги.