Молот ведьм

Мне лишь осталось закончить одно дело. Так, просто мелкая зловредность, может и недостойная моей профессии, но от которой я был не состоянии отказаться. Днём раньше я велел вызвать одного человека, о котором знал, что он как раз пребывает в Биаррице. Это был мужчина с меткой, острой шуткой и слишком длинным языком, а я некогда спас этот язык от отрезания. В связи с этим у него был передо мной неоплаченный долг благодарности, и сейчас я решил взыскать этот долг. Тем более, что я был уверен: он поможет мне не только по принуждению, но также из внутреннего убеждения, и будет доволен шуткой, которую мы собирались выкинуть общими усилиями. Вечером я ждал в своих покоях Риту и лениво попивал чуть слишком сладкое вино из запасов бургграфа. Я услышал стук и задул свечи, оставляя только один трёхрожковый подсвечник на секретере под зеркалом. Открыл дверь.

— Пришла тебя поблагодарить, Мордимер. — Рита стояла на пороге, и в её голосе я ясно услышал нотку заигрывания. — В конце концов, ты спас мне жизнь.

Я отступил вглубь комнаты и жестом пригласил её внутрь. Когда она вошла, я тихо закрыл дверь и предложил ей сесть на софу. Она была действительно красивой, а багряное платье лишь добавляло блеска её красоте. Что ж, багрянец несомненно станет чересчур модным в Биаррице, насколько я знал своих братьев-инквизиторов. И всему виной алчность и жажда впечатлений этой женщины, которая считала, что талант, красота и слава возвышают её над обычными смертными. Впрочем, может так и было? С другой стороны, если бы она проявила к приговорённому милосердие, возможно мы бы ещё не скоро разобрались, что в Биаррице действует последовательница тёмного искусства. Да-да, Господь Всемогущий имеет такую силу, которая позволяет перековать зло в добро, и даже самое скверное существо может послужить Его целям.

— Кто знает? — ответил я. — Может не нацеливалась на тебя.

— Налей вина, пожалуйста, — оборвала она меня. — Мы оба хорошо знаем, как было.

Я взял узкий хрустальный бокал и наполнил его напитком. Подал ей. Она попробовала и улыбнулась.

— Люблю сладкие вина, — сказала. — А ты? — Я пил так много отвратительных напитков, что не смею критиковать те, что родом из подвалов вельможных господ, — ответил я.

— Может больше понравится из моих губ? Я склонился над ней. Губы у неё были мягкими и влажными, а её волосы пахли тяжёлыми духами, будто она окуталась дымом восточных воскурений. Я почувствовал её ладони на затылке. Она притянула меня к себе, и мы оба упали на софу. Я крепко её обнял, и, целуя, потянулся к её груди. Она задержала мою руку. — Только не разочаруйся, Мордимер, — прошептала она мне прямо в губы. — То, что ты видел, это такие маленькие женские штучки. Притворство.

— Знаю, — сказал я. — Но какое это имеет значение при твоей необыкновенной красоте? Я целовал её в губы и шею, забрёл губами на декольте и одновременно расшнуровал платье и корсет. Она тяжело дышала, ногти левой руки вонзила мне в загривок, а правой рукой орудовала у пряжки ремня. В конце концов, я содрал с неё платье. Я теперь совсем не удивлялся, что она подкладывает лиф, поскольку её грудь состояла лишь из розовых, набухших сосков.

— Дорогая, — сказал я, вставая. — Извини меня, но я не могу…

— Что такое? Как не можешь? Мордимер, ведь я чувствую, что ты очень, просто очень можешь, — засмеялась она и приподнялась, чтобы притянуть меня обратно на софу.

— Твои груди, малышка, — я покрутил головой. — Ты права, что подкладываешь корсет, так как мужчины любят богатые формы. А когда я с тобой обнажённой, то чувствую себя, будто ощупываю молодого парня. И меня тошнит от одной мысли.

Она смотрела с минуту, как бы не понимая, что я ей говорю, но потом поняла, и румянец выступил на её лице и декольте. Она скривилась, и её лицо застыло в маске, образованной чистой ненавистью.

— Я тебе этого не забуду, — прошипела она и так резко натянула платье на плечи, что рукав разорвался с громким треском. — Ты, ты… — она не могла найти слов.

— Иди уже. — Я махнул рукой и скривился, услышав грохот закрываемой двери. Из-за портьеры показался Педро Златоустый. Радостно мне улыбнулся.

— Прекрасная сцена, магистр Мордимер. Но просветите меня, будьте добры, зачем вы это сделали? Ведь вы знаете, моё уважение к вам так велико, что я и так бы написал всё, что только пожелаете…

— Педро, — оборвал я его. — Ты поэт. Мастер. И должен знать, что ложь рано или поздно выходит наружу. Разве не забавно, что простой инквизитор отверг нежности величайшей певицы мира, поскольку у неё оказались дрянные сиськи. Ты видел это своими глазами и засвидетельствуешь это своим талантом и своей честью…

— Величайшей? — Педро скривился. — Ручаюсь вам, магистр, что скоро люди будут помнить не о её пении, а о том, как её из кровати выкинул инквизитор. Также ручаюсь вам, что Риту Златовласку будут называть, на мой вкус, слишком во многих местах Ритой Падлосиськой.

— Уважаю артистическую свободу, — сказал я вздыхая. — И буду последним, кто посмел бы сдерживать творческую изобретательность великого поэта.

Мрачный круг