— Уйдите от него, — плачу с болью. — Пожалуйста… Пожалуйста, я сделаю все, что хотите. Отойдите! — сменяясь, ору с яркой ненавистью. Ну почему я такая слабая?! Почему не разорвать пут? Почему? — Развяжите… Развяжите меня, твари, я к папке… Развяжи меня ты, урод! Ты выблядок вонючий! — ору уже грудным ревом, поворачиваясь к палачу, моя злость через ноздри хлещет. — Сука ты подлючая! Прекратите!
Мой тело страшно извивается, я уже его не контролирую. Я даже не понимаю, что папа не издает ни звука. Он молчит. Ни слова. Как бы не били его эти твари, он молчит. Не понимаю, как получается, но я сбрасываю ремни с рук. Видимо, все это происходит благодаря тому, что звероящер ослабил еще там их, а остальное просто получилось, потому что сильно дергалась в моменте.
Онемели. Все равно. Наплевать.
Я поднимаюсь на ноги и мелкими шагами, насколько путы позволяют, передвигаюсь к твари, которая хлещет кнутом. Да, мне не победить, физически я слабее, но у этого урода голая шея, а там артерия. Вцеплюсь, не оттащат. Сознательно не смотрю на папу, иначе мне конец. Заплачу сильнее.
— Назад! — слышу окрик папы, но продолжаю идти.
Не успеваю еще и пары метров пройти, как меня хватают и снова валят на пол. Придавливает лапами какой-то бугаина и не дает пошевелиться.
— Хорош, — ленивый окрик направлен тому, у кого в руках плеть, тот незамедлительно останавливается. — Как тебе, Шахов? Нормально? Дочь у тебя отчаянная — мерзко смеется. — сама ее дышит, а тебя спасать побежала. Ну что, теперь подпишешь? Или еще героя из себя изображать будешь?
— Я сказал уже, ты, блядь, глухой? Тупой? Подчеркни нужное. Слышь, Кат, глянь сюда, — рассекает ледяной голос папы воздух. Весь исполосованный, со вспухшими рубцами на коже, он источает слепую ярость. Бегло оглядывает меня и кивает, словно ободряет. — Последний раз говорю, дочь мою отпусти. Ты и так до конца жизни ссать кровью будешь за нее. Отпусти… иначе голыми руками глотку перерву тебе.
— Ну ты выбрал. Мойте ее. Облевалась же. Хуле стоишь, рот ей мой, рожу тоже сполосни.
Ко мне идут двое. Один несет пятилитровку с водой, а другой полотенце.
— Заорешь, снова будем бить папашу, — предупреждают меня. — Сиди молча.
Киваю и зажимаюсь. Один задирает мой подбородок, а другой направляет струю воды прямо на лицо. Задерживаю дыхание, чтобы не захлебнуться. Хорошо, что это все быстро заканчивается. Я вся мокрая. Становится холодно, но это ерунда. Это мелочь в сравнении с тем, что может случиться дальше.
— Подписывай, — тянет папку к папе этот Кат.
— Тронешь ее, тебе пизда, — чеканит избитый, но яростный папа.
— Подписывай, — нажимает тот голосом.
— Отпусти ее. Сейчас же. Выведи ее. Быстро, падаль.
— Нет?
— Я сказал тебе в последний раз. Отпусти мою дочь!
— На хор ее, — кидает он своим шестеркам.
Куда? Что это значит?
Я беспомощно смотрю на отца, пока меня куда-то тащат. Просто не могу от него оторвать взгляд. Ощущения более чем странные. Я превращаюсь в нечто эфемерное, я будто умерла. Будто моя душа вышла из плотской оболочки и наблюдает за всем происходящим со стороны.
Тупо наблюдаю, как папка застывает лицом и натягивает сковывающие его цепи. Впервые в жизни блюду на его мужественном лице ужас и дикий страх. Ему плохо от того, что не может помочь. Вижу.
А у меня обратная реакция. За один миг на тело обрушивается апатия, безразличие к происходящему. Все здесь как бы неправда. Мое сознание выдает странное, я словно вижу, как меня волокут… вот бросают в угол на пол… я ударяюсь головой и непроизвольно морщусь.
Осматриваю толпу мужиков, вижу, как они шевелят губами, но звук не слышу, а только движение губ усматриваю. Этот ненормальный Кат стоит в центре толпы и отрывисто приказывает, кричит на них. Весь его вид одно сплошное недовольство. Реакция на это тоже разная. Некоторые из мужиков отворачиваются и качают в отрицании головой. А вот один белобрысый загорается идеей. Это здоровенный бугай, который хлестал кнутом папу. Он смотрит на меня пристально, глаза сверкают нездоровым блеском. Крупные капли пота скатываются по его лицу, а потом он вываливает свой язык и противно облизывает свой рот.
Отец звероящера хлопает его по плечу и подталкивает ко мне. Белый стаскивает куртку, откидывает ее в сторону. Где-то в затылке отдается жестким звяканьем скрежещущее железо и слышится глухая ругань. Все через пелену внимаю — образы и звуки. Идет…
Грохот цепей становится сильнее и звонче. Звуки нарастают, набирают обороты. От этого грохота резко прихожу в себя. Толстая пелена защиты и блокировки сознания с треском лопается безжалостно, возвращая меня в страшную действительность.
Заново оцениваю патовую ситуацию и пока белобрысый движется, судорожно распутываю веревки на ногах. Не отводя взгляд от палача, работаю пальцами очень быстро и судорожно. Сдергиваю.
— Правильно, — ухмыляется тот. — Все равно раскидывать широко придется.