Молотов. Наше дело правое [Книга 1]

Схватка за Испанию резко обострила отношения с фашистскими державами. 9 октября 1936 года на столы Сталина и Молотова легло донесение разведки, в котором говорилось: «Настроения партийных руководящих кругов во главе с Гитлером за последнее время направлены явно на подготовку к войне в сравнительно недалеком будущем... Никаких сдерживающих элементов, ранее все же влиявших на Гитлера, более не существует»¹²⁵⁷.19 октября в Берлин прибыл министр иностранных дел Италии зять Муссолини граф Чиано. В центре состоявшихся переговоров - сотрудничество в борьбе с большевизмом. 25 октября союзнические отношения между Римом и Берлином были оформлены протоколом. 1 ноября Муссолини дал название новому альянсу: «Ось Берлин - Рим»¹²⁵⁸. В Москве

стало известно также о планах Германии и Японии заключить пакт на антисоветской основе. Затяжка произошла в основном из-за внутрияпонских событий, связанных с попыткой военного переворота. Молотов иронизировал:

- В Японии немало людей, которые решают считать себя свободными от больших внутренних забот, поскольку хотят превратить японские силы в союзника по осуществлению авантюристических планов германского фашизма насчет колоний и всяких захватов. Небольшая кучка разбушевавшихся тогда в Токио фашиствующих офицеров всего лишь на некоторое время, так сказать, «оттеснила» центральную власть в столице государства. Ведь потерявшиеся было на несколько дней министры так или иначе уже нашлись (смех, аплодисменты)¹²⁵⁹.

Но 15 ноября в Берлине Нейрат и его японский коллега Му-сякодзи все-таки подписали Антикоминтерновский пакт и секретный протокол к нему. Гитлер заявил, что теперь он способен победить не только большевизм, но и всю Европу, включая Англию. Для СССР с пактом было все ясно.

- Договор является всего лишь ширмой для тайных захватнических и, в частности, антисоветских планов германских и японских империалистов, - говорил Молотов. - Очевидно, германские фашисты считают, что теперь могут вплотную заняться авантюрами внешнего порядка с подбором достойных для этого дела союзничков. У нас нет других чувств к великому германскому народу, кроме чувств дружбы и искреннего уважения (бурные аплодисменты), но господ фашистов лучше бы всего отнести к такой нации, «нации» «высшего» порядка, которая именуется «нацией» современных каннибалов-людоедов (аплодисменты)»¹²⁶⁰.

18 ноября Германия и Италия признали режим Франко. Начались прямые поставки ему оружия, из Гамбурга в Кадис прибыли немецкий авиалегион «Кондор» с тремястами самолетами и танковый корпус. 27 ноября испанское правительство обратилось в Лигу Наций с жалобой на вооруженную интервенцию Германии и Италии. Это был тот фон, на котором собрался VIII съезд Советов для принятия Конституции. Молотов говорил на нем:

- Теперь фашисты не только не терпят никаких демократических остатков в своих странах, где и без того «молчат, бо благоденствуют». Характерно, что фашисты видят для себя опасность в самом факте существования демократизма, даже если дело идет о демократизме в других странах. Поэтому, не считаясь с государственными границами и нарушая все международные права и обычаи, фашисты известных всем государств с мечом в руках, с германскими «Хейнкелями» и итальянскими «Савойя» в воздухе вмешиваются во внутренние дела другого государства, где народ не хочет терпеть подобных им господ... Но если говорить начистоту, то в защите интересов мира и мирного труда для народов СССР мы по-настоящему верим только в свои собственные силы¹²⁶¹.

На съезде делегатом от Ленинграда присутствовал Алексей Толстой, передавший царившую там атмосферу: «Калинин занимает председательское место у микрофона... Внизу чей-то голос, перекрывая аплодисменты, запевает, и шум хлопков и крики переходят в песню гордости и победы... Совсем по-новому, особенно звучат слова “Интернационала”. И после песни -снова, с еще большей силой, аплодисменты и приветственные крики. М. И. Калинин тщетно будто уминает руками эти овации, - ему еще долго не дают говорить. Он обращается к благоразумию, просит поберечь время... Напрасно. Сталин с трудом смог начать выступление. Перечисляя по пальцам реальные этапы нашей революции от Октября до построения второй пятилетки, он повторяет рефреном: “Это факт, а не обещание...” И, помянув едкий анекдот из Салтыкова-Щедрина, он как бы разводит руками перед залом по поводу германской критики: “Дуракам закон не писан”»¹²⁶².