Молотов. Наше дело правое [Книга 1]

Фейхтвангер заметил в 1937 году, что «в Советском Союзе каждый на все сто процентов уверен в предстоящей в ближайшем будущем войне... Советские люди знают, что у границ их злобные глупцы с нетерпением выжидают момента для нападения на них и что эти границы они должны действенно охранять»¹³¹³. В Кремле же исходили из того, что война уже идет. Ставка была крайне высока - выживание страны. Гитлер не скрывал стремления завоевать территорию СССР до Урала, уничтожить ббльшую часть населения и поработить оставшуюся. Япония тоже намеревалась завоевать СССР до Урала, только с другой стороны. Японские зверства в отношении мирного населения Китая уже стали легендарными (по жестокости они превзошли нацистские). К тому моменту, когда Германия в 1939 году нападет на Польшу, будут убиты 10 миллионов китайцев.

.. .В этих условиях летом 1937 года в Советском Союзе начались массовые репрессии. Они шли по трем основным направлениям. Во-первых, в отношении части элиты страны - государственной и партийной номенклатуры, деятелей культуры. Во-вторых, в отношении лиц, ранее с оружием в руках противостоявших советской власти и преступников-рецидивистов. В-третьих, они обрушились на иностранных граждан и представителей ряда национальных меньшинств, преимущественно в пограничных регионах страны. Эти три потока практически не пересекались, хотя логика была общей: поиски пятой колонны. Но принципы причисления к ней были различными.

В первом потоке решающими были картотеки ранее арестовывавшихся оппозиционеров, а также получаемые Ежовым и его сотрудниками показания уже приговоренных судом или подозреваемых в связях с ними. Логика, как замечал Хрущев, была стандартной: «Действительно какой-то арестованный давал показания. А на дававшего показания тоже кто-то дал показания. И таким образом создавалась замкнутая цепь порочной практики руководства, которое становилось тем самым на путь как бы самоистребления»¹³¹⁴. Представители разных эшелонов советского руководства признавались в антигосударственных преступлениях и тянули за собой других. Нередко это делали и невиновные. Имело место и сведение счетов с помощью спецслужб, устранение конкурентов. Антон Антонов-Овсеенко давал емкий ответ на вопрос, почему признавались в преступлениях: «Помимо пыток - лишения сна, избиения, электрошока, они подавляли волю, разрушали психику подопечных химическими средствами и газами. К пыткам физическим добавляли пытки моральные, угрожая расправой над родителями, женами, детьми. Самих подсудимых ожидала казнь, причем каждый знал, что в случае отказа сотрудничать... им предстоит уйти из жизни с позорным клеймом врага народа. Над ними довлела партийная дисциплина или наисквернейшие большевистские предрассудки»¹³¹⁵. Кого-то пытали, кого-то нет. Кто-то был виновен по законам военного времени, большинство, полагаю, нет. И правые, и виноватые шли по одним статьям и реабилитировались потом на одинаковых основаниях.

Очень многих потянули за собой руководители военных, силовых структур, тесно связанные с партийными и советскими органами на местах. И наоборот. «Причиной арестов начальников управлений НКВД была прежде всего их предшествующая деятельность, а также наличие связей - по работе или дружеских - с репрессированными партийными руководителями краев и областей»¹³¹⁶. В разведке, подчеркивал Судоплатов, репрессии «были порождены уходом и бегством на Запад ряда руководящих работников ИНО и Разведупра Красной Армии»¹³¹⁷.

Вал арестов в союзном и российском совнаркомах прошел в июне 1937 года, когда Сталин получил от Ежова свежие признания Рыкова, который назвал участниками группы правых заговорщиков - зампреда СНК Антипова, наркомов Лобова, Гринько, Комарова, Бубнова, Калмановича. Фамилии совпадали с теми, которые в апреле называл А. П. Смирнов. Сталин дал санкции на арест. В Наркомате иностранных дел репрессии пошли вслед за арестом в июне первого зама - Крестинского. НКИД многие годы был тем ведомством, куда «с глаз долой» отправляли многих видных оппозиционеров. Арестовали полпредов - Карахана, Розенберга, Аренса, Антонова-Овсеенко, Асмуса, Давтяна, Карского, Юренева, Тайкиса, Тихменева, Бекзадяна, Подольского и Бродовского. Приятель Молотова по питерскому политеху и «Правде» Федор Раскольников бежал за границу, где отметился резкими антисталинскими публикациями.

Под каток репрессий попал и друг детства Молотова - Александр Аросев. Его жена Гертруда была арестована, когда семья отдыхала в Сестрорецке. Аросев бросился в Москву. «Он был мрачен. Сразу по приезде позвонил Молотову:

- Веча, я прошу тебя сказать, что мне делать?

Молотов повесил трубку...

На какой-то звонок Молотов, наконец, отозвался. Произнес только два слова:

- Устраивай детей»¹³¹⁸.