Молотов. Наше дело правое [Книга 1]

Идет заседание ареопага. Ленин с шутками подгоняет одного за другим докладчиков, ожидающих своей очереди в соседней комнате и по сигналу буквально вбегающих в зал. С правой от Ленина стороны стола - за Молотовым - полулежит со скучающим видом и часто запускает руку в пышную шевелюру Зиновьев. За ним - Каменев, на которого Ленин все больше перекладывает работу по Совнаркому, называя его «лошадкой исключительно способной и ретивой, которая два воза везет»³¹⁵. Дальше - Бухарин, идеолог партии, главный редактор «Правды». Напротив Молотова - Сталин, который, как и Ленин, тоже редко сидит на месте, ходит курить трубку за печку или прохаживается вдоль стола. За ним - Троцкий, который заседания ПБ, в отличие от других совещаний, старался не пропускать и выглядел весьма импозантно. «Он появлялся одетый во что-то вроде белой униформы без знаков отличия, в широкой плоской фуражке, тоже белой; хорошая выправка, широкая грудь, очень темная бородка и волосы, блеск пенсне, не такой свойский, как Ленин, что-то авторитарное в манере держаться»³¹⁶. Наконец, Михаил Калинин, олицетворявший советскую власть.

Впрочем, в полном составе Политбюро почти никогда не собиралось, его члены постоянно болели, лечились и восстанавливались после болезней - напряжение военного времени брало свое. Потребовался отпуск Троцкому, который находился в состоянии крайнего изнеможения. Зиновьев в начале 1920-х пережил два инфаркта, постоянные проблемы с сердцем были и у Каменева. В мае 1921 года Сталина свалил острый приступ гнойного аппендицита. Молотов ходил навещать Кобу в его кремлевской квартире, где тот лежал худой и бледный. Систематическое отсутствие кого-либо из членов Политбюро означало, помимо прочего, что Молотов часто имел на заседаниях решающий голос.

На протяжении 1921-го и значительной части 1922 года главная интрига в ПБ заключалась в том, что все по-прежнему «дружили против» Троцкого. Стойкого и последовательного противника он обрел и в лице Молотова, между ними регулярно начали вспыхивать довольно острые стычки. Дмитриевский вспоминал случай на заседании Политбюро, когда Троцкий в споре с Молотовым бросил резкую фразу о ничтожествах, желающих встать наравне с вождями. Все смолкли, выжидающе посматривая на Молотова. А тот улыбнулся и, заикаясь от волнения больше обычного, сказал: «Не всем же быть гениями, товарищ Троцкий. А сильнейший всегда тот, кто побеждает»³¹⁷.

Троцкий довольно быстро понял, что Молотов, сменивший его людей в руководстве аппаратом, представляет прямую угрозу его позициям в партии. Позднее он так охарактеризует Молотова: «У него есть упрямство и трудолюбие. Последним качеством он отличается от Сталина, который ленив. Честолюбие Молотова исходит от его происхождения: оно стало разворачиваться после того, как он неожиданно для себя на буксире Сталина поднялся на большую высоту. Он пишет как старый канцелярист и так же говорит; к тому же он сильно заикается.

Но он успел выработать большую административную рутину и знает, как играть на клавиатуре аппарата»³¹⁸.

Вся последующая борьба Троцкого за лидерство была схваткой именно с партаппаратом, и в качестве главного, таранного аргумента он использовал лозунг бюрократического перерождения партии под гнетом аппарата. Символом, живым олицетворением этого перерождения Троцкий выбрал Молотова. Именно в ходе и в целях этой вендетты с Молотовым троцкисты прилепили ему кличку «каменный зад» (судя по всему, авторство принадлежало известному острослову Карлу Раде-ку). Что ж, мало кто был способен так долго и терпеливо сидеть за письменным столом, на многочисленных заседаниях и совещаниях, как Молотов. Никто из троцкистов этим качеством уж точно не обладал.

Молотов относился к Троцкому не лучше, чем тот к нему. Неприязнь, как мы помним, начала складываться со времен основания «Правды». Принародные оскорбления также не способствовали возникновению дружеских чувств. Молотов упоминал и неоднократные личные просьбы самого Ленина «врезать» по Троцкому. Кроме того, именно Троцкий был в первых рядах критиков нэпа как позорной капитуляции перед буржуазией и предвестия скорой кончины советской власти. Молотов писал: «У Троцкого был на этот счет определенный нюх. Он, видимо, чувствовал уже себя в новой роли - в роли выразителя и идеолога этих гнилых, антиреволюционных настроений, продолжая, однако, прятать подлинные свои чувства и затаенные цели в цветистых публичных выступлениях, способность к чему у него вряд ли кто будет отрицать. Именно в эти дни Троцкий временами уже явно терял равновесие и, беспардонно злорадствуя по поводу многочисленных затруднений, с которыми непоколебимо боролись партия и рабочий класс, доходил до прямых ренегатских заявлений в Политбюро, вроде вырвавшегося у него выкрика: “Кукушка уже прокуковала!”... Нужно было видеть в этот момент Владимира Ильича, который взволнованно поднялся со своего председательского места с восклицанием: “Ну, это уж слишком!”, призвал к порядку распоясавшегося лидера, но и на этот раз не дав волю чувствам»³¹⁹.