Другие члены Политбюро, пришедшие на собрание, но не сумевшие добиться принятия резолюции поддержки сталинского большинства, от него не отставали. Ворошилов угрожал присутствовавшим на собрании комсомольцам: «Я вас сотру в порошок». И пообещал: «Я вас возьму в Красную Армию, и там мы поговорим», на что кто-то из молодых людей заметил: «Вот хорошая агитация за Красную Армию». Климент Ефремович обозвал оппозиционеров «бузотерами» и посулил: «Вы добиваетесь демократии, мы вам дадим такую демократию, что вы через три дня своих родных не узнаете». А Калинин задушевно обратился к женщинам-оппозиционеркам: «Ну, вы полоумные, с вами мы меньше всего будем считаться».
«Всесоюзный староста», как известно, предпочитал балерин, а не работниц, несмотря на свое рабоче-крестьянское прошлое. Комсомольцев же Михаил Иванович называл «сопляками».
Молотов, безгранично преданный Сталину, спокойно относился к тому, что Коба и в период борьбы с оппозицией, и позже, в бытность Вячеслава Михайловича главой внешнеполитического ведомства, не раз заставлял его выступать в роли «злого следователя», чтобы тем самым оттенить собственную широту души и готовность идти на уступки и проявлять милость к падшим. Однажды Феликс Чуев сказал Молотову:
— Мне кажется, иногда Сталин вынужден был подставлять вас под удар.
— Бывало и такое, — охотно согласился Вячеслав Михайлович. — Он занимал главное место и должен был, так сказать, нащупать дело, чтобы двигать его дальше. Это неизбежно, и тут ничего особого нет.
Молотов говорил Чуеву о Сталине: «Простой, очень, очень хороший, компанейский человек. Был хороший товарищ». Замечу, что хорошим товарищем считал Сталина до поры до времени и Бухарин. И вообще числиться другом Сталина было привилегией не только сомнительной, но и чрезвычайно опасной. Почти никто, кого Сталин называл своим другом, не уцелел. Вячеславу Михайловичу
пришлось в полной мере испытать это в последние годы жизни диктатора, когда только его смерть избавила Молотова от уже предрешенного расстрела, на технико-юридическое оформление которого оставалось от силы год-полтора.
Пока же, как в 20-х, так и в 30-х годах, Сталин вполне доверял Молотову и порой считал его незаменимым. Например, 1 сентября 1933 года он с некоторым раздражением писал Вячеславу Михайловичу: