Момент

Общение с немецкими мужчинами заставило меня осознать, что в разговоре я постоянно пытаюсь создать непринужденную обстановку: подстраиваюсь под них, смеюсь, когда на самом деле не смешно. Они этого не делают. В некоторых случаях я не сразу понимаю, что нейтральный тон моего собеседника не безразличный, а просто нейтральный. Это значит, что я могу научиться быть искренней, не теряя своего энтузиазма.

Я встречаюсь с человеком, чьей фотографией профиля восхищалась месяцами, еще до приезда сюда: этот снимок, на котором красивый мужчина сидит на берлинской крыше, мог быть сделан в любое время с момента появления цветной фотографии. И вот, как по волшебству, я сижу с ним за темным столиком в греческом ресторане и обсуждаю варианты аренды автомобиля. По крайней мере, возможность заводить романы онлайн позволяет нам применять технологии ради воплощения в жизнь своих мечтаний, даже если потом выясняется, что парень мечты из тех, кто хранит кроссовки в коробке и никогда их не надевает.

Я встречаюсь с ним в коктейль-баре. Я пью «Фриц-колу», а он – что-то алкогольное. Он рассказывает мне о Мексике, службе в армии и написании сценариев. Он терпеть не может то, что называет «наблюдательной поэзией». По его словам, литература должна стремиться что-то изменить.

Я заметила, что не могу определить социальное положение по выговору: я не различаю особенности немецкой речи, зависящие от образования моего собеседника, его происхождения или местности, откуда он родом. Я не могу расшифровать символику одежды: поднятые воротники или заправленные в обувь брюки, которые дома означают одно, здесь имеют другие коннотации. Я иду на свидание с автором блога о политике, ожидая встретить какого-нибудь мальчика из богатой семьи, но обнаруживаю, что он болтун из рабочего класса, ругающий городскую элиту. Мы говорим о конфиденциальности и анонимности, о предвзятости СМИ и о вулкане Этна.

Я встречаюсь с мужчиной, который, по всей видимости, загрузил в профиль фотографию десятилетней давности и не упомянул, что у него есть дети. Прерывать свидание мне неловко, но я знаю, что у нас ничего не выйдет.

В моем телефоне и в моем городе тысячи возможностей найти сексуального партнера, и тем не менее встретить подходящего не так-то легко. У меня пять первых свиданий и ни одного второго.

Иногда я скучаю по пьяной откровенности. Один раз я вернулась домой и расплакалась, потому что свидание не удалось, оно было похоже на собеседование. Но сейчас я понимаю, что случайный секс возможен и в трезвом виде. Я по-прежнему могу лечь в постель с первым встречным, просто теперь делаю это намеренно, без сожалений.

На большинство первых свиданий я надеваю одно и то же: обтягивающие брюки, широкую футболку, которая спадает с плеч, толстую цепочку на шею и тяжелые браслеты, как у сбежавшего заключенного. Губы крашу кроваво-красной темной помадой.

Британцев не отличить от немцев, если они раздеты. По одежде я могла бы догадаться, кто есть кто: немецкие мужчины любят носить с джинсами белые кроссовки, некоторые берлинские женщины предпочитают грубый стиль панк. Но в постели в шесть утра это невозможно.

Пожалуй, больше всего в сексе мне нравится думать о нем на следующий день в метро, вспоминая тело партнера под голос диктора, который велит отойти назад от края платформы: «Zurückbleiben, bitte».

Я хочу поцеловать тебя в суперколлайдере ЦЕРН.

Я хочу поцеловать тебя на Международной космической станции.

Я хочу поцеловать тебя в бесконечной комнате Яёи Кусамы.

Я хочу поцеловать тебя в високосную секунду.

Я хочу целовать тебя 8 минут и 20 секунд – время, за которое солнечный свет доходит до земли.

Когда я вхожу в Гёрлицер-парк во время охоты на енотов, у меня учащается пульс. Я слышала, что не стоит приходить сюда ночью: здесь случаются грабежи и нападения. Я заправляю волосы под шапку и кладу кошелек во внутренний карман. Группы парней торчат здесь круглые сутки, торгуя наркотиками. Сюда приходят за травкой, спайсом и не только.

Я подхожу к каким-то дилерам и спрашиваю, не видели ли они енотов. Наверняка им скучно и они слоняются по парку всю ночь, так что вполне могут что-то заметить. Они не сразу понимают, о чем я. В конце концов я завожу с Маликом разговор о диких животных у него на родине, в Гамбии. Он удивляется, что люди едут туда, только чтобы увидеть летучих мышей.

В Германии он уже два месяца. «Добро пожаловать в Европу», – тихо говорю я, глядя на скамейку в холодном ночном парке. Он говорит, что приехал из деревни. В последнее время гамбийцы часто переезжают в Германию; многие даже не имеют статуса беженца и продают наркотики, чтобы оплатить поездку и отправить деньги домой. Мы говорим о тиграх и солнце, и это неожиданно приятный разговор посреди ночи в грязном парке.