Моментальное фото

– Я совсем замерзла, – сказала она.

Стас стоял рядом.

– Ты и так холодная, сильнее не замерзнешь, – и не обнял.

Стас стал уходить в институт, где он подрабатывал в лаборатории. Она готовила завтраки и ужины, пропускала ненужные обеды, и целыми днями сидела в пыльном кресле, не думая, а просто скучая. Иногда пылесосила, читала приключения драных мушкетеров, еще и залитых яичным кремом. Искала потерянные карты, чтобы погадать себе, или смотрела в стену. Если долго смотреть, то треугольники на обоях будут появляться и пропадать, и опять появляться – это даже интересно. Если закрыть глаза, то мир начинает раскручиваться, как медленная карусель. В детстве я умела пускать ртом пузыри и танцевать еврейские народные танцы. И она пускала пузыри, и она танцевала еврейские народные танцы, и даже пробовала сочинять музыку. День расцветал, потом поднимался, потом садился в вечер. Стас приезжал около шести или семи, ничего не рассказывал, ел, смотрел телевизор, потом ложился спать. Однажды она увидела, что его щека расцарапана, но не спросила. Днями она иногда разговаривала с всепонимающим Гавчиком, а ночами сама с собой. Тепло так и не наступало. Длился август. Ей нехватало тепла.

Однажды она проснулась очень рано, около четырех, и поняла, что должна что-нибудь сделать. Просто сейчас – взять и сделать. Он спит в своей комнате и я ему совсем не нужна. Она осмотрела просыпающуюся комнату, не поворачивая головы, одними глазами. Слегка тошнило. Надо что-нибудь делать. Она села на кровати и зевнула; комната потянулась и открыла глаза, но окна еще оставались сонными, а тень под столом видела десятый сон. Треугольники на обоях склонили верхние уголки. Если не ради себя, то ради ребенка. Мужчине труднее признаться в своей глупости. Одеваться или нет? – нет, лучше в ночнушке, мужчина вернее клюет на несовсем голое тело.

Она тихо поднялась, открыла дверь в его комнату и услышала дыхание спящего.

Трещина была в два шага шириной. Можно перепрыгнуть, это совсем не страшно, как будто прыгаешь через лужу. Можно даже закрыть глаза, когда прыгаешь. Она подошла к самому краю и посмотрела вниз, в черноту. Покачнулась и отступила. Никогда не думала, что наша трещина так глубока и страшна. Нет, сейчас я не могу.

Снова проснулась в семь, и не успела приготовить завтрак. Стас, наверное, нашел что-нибудь в холодильнике. Можно будет, например, за это извиниться. Или еще за что-нибудь. Мужчина всегда выслушает, когда перед ним извиняются. Через двадцать минут ему выходить. Подойдет лестница, которая в чулане.

Она сходила в чулан и принесла лестницу. Тяжелая. Положила над трещиной.

Трещина была метра полтора в ширину и неизвестно сколько в глубину. Три ступеньки над пропастью. Как далеко все зашло. Только сделать первый шаг.

Главное не оступиться. Он ведь не подаст руку с той стороны, ни за что не подаст. Она шагнула, раскинув руки для баланса, и Стас обернулся, но продолжил одеваться, как будто ничего не происходило. Где-то в глубине пропасти трещали электрические искры – там портился электрокабель. Ну помоги же мне. Разве ты не видишь, как мне тяжело?

– Вот так, ты пришла? – удивился Стас.

– Хочу тебя проводить.

– Что-то на тебя не похоже.

– А сегодня хочу.

– Ну-ну.

– Дай, ну кто так воротник застегивает…

Она поправила воротник и обняла его за талию. Теперь поцеловать.

Поцеловала и отстранилась.

– Ну, теперь уходи, – сказала она.

– Ты что-то хотела?

– Нет, так просто. – Она поцеловала его снова и снова убрала губы от ответного поцелуя. Никуда он не уйдет теперь.

– Ну, я пойду, – сказал Стас.

– А как же я? Ты меня просто так и бросишь?

– О чем ты думала раньше?

– Раньше было раньше.

Она крепко обняла его на мгновение и отодвинулась. Пускай теперь попробует уйти и оставить меня одну на весь день.

– Я опоздаю, – сказал он.

– Конечно, опоздаешь.

– Я правда опоздаю…

– Какое небо голубое!

Она отвернулась и ушла на средину комнаты. Можно прямо здесь, на ковре, ковер мягкий. Конечно, надо будет положить его под низ – мужчина все же мягче, чем ковер. Стас шел за ней. Как привязанный идет, бедняжка.

– Ну? – сказала она и качнулась бедрами назад.

Он повалил ее на пол и стал срывать джинсы. Она не сопротивлялась, подняла руки и удобно легла на ковре. Ах, ты боже мой, какие у нас страсти. Оказывается, достаточно было только подойди и подышать в ушко. Ну, и когда же ты справишься?

Совсем, бедный, забыл, как застежка пришита. Ну вспоминай, вспоминай. Как все просто в жизни, оказывается. А на свою работу ты уже опоздал, вот так! Ей вдруг стало смешно, она хихикнула, а потом захохотала и не могла больше удержаться. Неловкие руки все еще мяли и рвали что-то, потом отпустили – она продолжала смеяться. Стас выругался и назвал ее словом, значения которого она сквозь смех не поняла, ушел. Можно было бы еще догнать. Пусть. Она прекратила плакать и села.