В управлении этими провинциями злоупотребления олигархии достигли такого размера, какого не достигало, по крайней мере на Западе, никакое правительство, несмотря на все почтенные достижения в этой сфере, так что дальше, по нашим понятиям, пойти невозможно. Правда, ответственность за это падала не на одних только римлян. Еще до них греческое, финикийское или азиатское владычество лишило народы высшего сознания и самого чувства свободы и справедливости, которым они обладали в лучшие времена. Конечно, было плохо то, что каждый обвиняемый провинциал был обязан лично предстать к ответу в Рим по первому требованию, что римский наместник вмешивался по своему усмотрению в судопроизводство и управление зависимых общин, выносил смертные приговоры и кассировал постановления городского совета, что в случае войны он распоряжался ополчением по своему произволу, и часто самым возмутительным образом; так, например, при осаде Понтийской Гераклеи Котта поручил ополчению все опасные посты, чтобы поберечь своих италиков, и, когда осада совершалась не так, как он хотел, приказал отрубить головы заведующим осадными работами. Худо было и то, что никакие нормы нравственности или уголовного права не связывали римских правителей или их свиту и что насилия, изнасилования и убийства под маской закона, да и вовсе без нее, составляли повседневное явление. Но в этом не было по крайней мере ничего нового; почти повсюду народ привык к тому, что с ним обращались, как с рабами, и в сущности дело мало изменилось от того, играл ли роль местного тирана карфагенский правитель, сирийский ли сатрап или римский проконсул. Материальное благосостояние, — почти единственное, о чем еще заботились в провинции, — гораздо менее нарушалось этими поступками, которые при многочисленности тиранов причиняли страдания, правда, многим, но все же только отдельным лицам, чем тяготевшей одновременно над всеми финансовой эксплуатацией, в прежнее время никогда не отличавшейся такой энергией. Римляне в ужасающей форме обнаруживали теперь в этой области свое исконное мастерство в денежных делах. Мы уже прежде старались изобразить римскую систему взимания провинциальных налогов, сперва умеренную и разумную, а затем непомерно тяжелую и извращенную. Что извращения эти прогрессировали, понятно само собой. Регулярные налоги становились невыносимыми больше вследствие неравенства в распределении податей и неправильной системы взимания, чем вследствие их размера. Относительно тягости военных постоев многие римские государственные люди сами говорили, что город страдает обычно от размещения в нем римского войска на зимние квартиры почти так же, как от неприятельского штурма. Если в своем первоначальном виде взимание налогов служило как бы возмещением Риму за принятое им на себя бремя войны и платившая налоги община имела право считать себя избавленной от регулярной службы, то теперь, когда достоверно известно относительно Сардинии, гарнизонная служба возлагалась большей частью на провинциалов, и на них же взваливалось даже в регулярных армиях, помимо других обязанностей, тяжелое бремя кавалерийской службы. Чрезвычайные же поборы вроде, например, поставки хлеба для столичного пролетариата — безвозмездно или за ничтожное вознаграждение — частые и крупные расходы на снаряжение флота и защиту берегов в целях борьбы с пиратством, обязанность поставлять художественные произведения, диких зверей и другие предметы, требовавшиеся безумной роскошью римских театров и звериных боев, реквизиции во время войны — были столь же часты, как и тягостны и не поддавались учету. Одного примера будет достаточно, чтобы показать, как далеко заходило дело в этом отношении. Во время трехлетнего управления Гая Верреса в Сицилии число сельских хозяев упало в Леонтинах с 84 до 32, в Мотуке со 187 до 86, в Гербите с 252 до 120, в Агирионе с 250 до 80; так что в четырех наиболее плодородных округах из 100 землевладельцев 59 решили при такой системе управления совсем не обрабатывать свои земли. И эти землевладельцы, как прямо указывается, да к тому же и видно из их незначительного числа, отнюдь не были мелкими крестьянами, а являлись собственниками значительных плантаций и по большей части римскими гражданами.