Мона Ли

Проваливаясь в сон, Маша подумала — опять повезло, повезло… как же мне повезло… Маленькая Нонна лежала на разложенной раскладушке, придвинутой к стене и загороженной креслом — чтобы не упала во сне, и рассматривала тени, бегающие по потолку. Непривычная сытость от пшенной каши и сладкого молока прогнала сон, и девочка слушала незнакомую тишину и никак не могла уснуть без перестука колес. Откуда-то вышла теплая полосатая кошка, и, мурлыча, свернулась в ногах девочки.

На крохотной кухоньке седая женщина с прямой спиной, в цветастом переднике, ополаскивала в тазу посуду, насухо вытирала её и ставила в шкафчик с резными дверцами. Она хмурилась, губы ее шевелились, со стороны показалось бы — говорит сама с собой. Так оно и было — Инга Львовна убеждала себя в том, что Павел знает, что делает. Но она совершенно была уверена в обратном.

Глава 2

Вечером следующего дня, за тем же круглым столом, Пал Палыч, накрыв изящной кистью руки Машины — грубой лепки, привыкшие к работе, говорил внятно и убедительно, как в зале суда:

— Маша, я немолод, вдовец уже три года, у меня взрослая дочь, тут он вздохнул — в трудном возрасте, я небогат, не беру взяток, но я физически здоров и крепок, и буду вам, Маша, достойным мужем и заботливым отцом вашей дочери. У меня есть своя жилплощадь, и, хотя город наш небольшой и имеются некоторые — … он вновь закашлялся, — трудности с вашим трудоустройством, я подыщу вам работу. Дочь может пойти в сад, а пока моя мама вполне способна присмотреть за ней. Решайте. Слово за вами.

Маша все хотела убрать руки из-под его ладони, она физически ощущала темную кайму под ногтями от въевшегося угля титана, цыпки от ледяной воды, которой приходилось мыть полы в вагоне. Ей было стыдно себя, дурно одетую, некрасивую тетку, изработавшуюся, как лошадь и уставшую до того, что жить не хотелось вовсе. К тому же ей хотелось выпить, как никогда. Маша, к своим неполным двадцати семи годам была уже алкоголичкой.

Нонна все это время просидела в соседней комнатке, выгороженной большим шкафом и со скукой рассматривала огромный, в тисненой коже альбом с золотыми пряжками, который разложила перед ней Инга Львовна.

— Смотри, девочка, говорила она, какие красивые платья! А вот — какие красивые бантики, шляпки! — Нонна улыбалась, как обычно, и трогала пальчиком морозные на ощупь листы пергаментной бумаги, перестилавшие тяжелые, плотные листы картона.

— Я согласна, — сказала Маша, — только мы вам обузой будем, зачем вам? Вы же на молодой можете жениться, да и без ребенка взять, да порядочную…

— Вы, Маша, глупости говорите, — Пал Палыч ладонь отнял, побарабанил пальцами по столу. — Я надеюсь, вы позже поймете меня, что есть чувство, которое возникает спонтанно… он закашлялся, и эту привычку — кашлять, когда он говорил что-то неясное собеседнику, отчетливо запомнит именно Нонна. — Но одно условие — вы сначала должны начать работать, это необходимо. Сплетен не слушайте, а открыто обидеть не решится никто.

Машу Куницкую устроили нормировщицей на трикотажную фабрику. Место не сказать — почетное, но тихое, уважаемое, на фабрике почти одни женщины, соблазна опять же — поменьше, рассуждал в себе Пал Палыч. Нонна высиживала долгий, тягучий день в доме, который плотно стоял на земле, а не был веселым, как поезд, и не мелькало за окном ничего — ни вокзалов, ни полустанков, а только старая липа шевелила голыми ветками да редкие прохожие бежали, точно их нес ветер.

Свадьбу не играли, расписались в ЗАГСе, Маше Пал Палыч купил светлого бежа кримпленовый костюм с пуговками, зажатыми золотым ободком, а Нонне настоящее платье, как у принцессы, с оборками и рукавчиками-буф.

— Ой, ну до чего дочка ваша хороша, — сказала регистраторша, прекрасно зная, чья это дочка, — просто как невеста! Обменялись кольцами, поцеловались — щеками, не губами, выпили положенного Шампанского, да и переехали к Пал Палычу — жизнь ладить. Маша как увидала дом — двухэтажный, цвета топленого молока, под крашеной шоколадной крышей, да еще Пал Палыч ей на улице, эдак рукой — вон, смотри, это НАШ теперь балкончик, будешь цветочки разводить, так и задохнулась от счастья, будто мечта сбылась. Поднялись на второй этаж, лестница деревянная, гладкая, перила скругляются завитками, а у порога даже коврик лежит, а на коврике надпись «Добро пожаловать». Вещей у Маши с Нонной было всего — чемодан да баул, с постельным бельем, даже одежки толком не было.

В четырехкомнатной квартире Маша растерялась и потерялась. Как же богато, все обставлено, мебель в чехлах и сияющий бок пианино, а уж занавески тюлевые, а портьеры вишневого цвета! Даже ванная комната была, в прохладе белого с синим кафеля и туалет — отдельный, с чугунным бачком и белой фаянсовой ручкой, завершающей тяжелую цепь.