Монады

И до того ей не раз доводилось слышать рассказы про жутких большевиков. Они смешивались в ее голове с историями про хунхузов. Эта кличка повелась за ними от «чинг-хунгз» – то же самое насилие, по-китайски. Они сжигали дома бедных добропорядочных поселян и горожан. Отнимали вещи у людей. А если те сопротивлялись, вцепляясь в свою жалкую собственность двумя худющими руками, то злодеи острейшими ножами обрезали вещи прямо с руками бывших владельцев и бестрепетно уносили с собой. Страшно! Но так рассказывали.

По ночам девочке представлялось, как темные толпы почти невидимых теней обступали их жилье, одним махом перелетали забор и тихо входили в дом. Как ни пыталась уже засыпающая девочка всеми силами, упираясь в гладкий паркетный пол скользящими ножками, удержать дверь, та неумолимо растворялась, пропуская внутрь многочисленных злодеев. Девочка наваливалась всем тельцем, но они проскальзывали в щель мимо, не замечая ее. Даже не касаясь. Только некая странная прохлада исходила от их промелькивающих тел.

Девочка вдруг вспоминала, что она спустилась вниз, не успев предупредить родителей. Бросив уже бесполезную дверь, бежала вверх, видела растворенную родительскую комнату и толпу мрачных пришельцев, молча склонивших головы, укрытые черными капюшонами. Они расступались перед ней и безропотно пропускали в спальню. Девочка долго шла узким коридором из их отшатывающихсяи покачивающихся темных фигур. В ужасе подходила к кровати. Взглядывала и не узнавала лежащих в ней женщину и мужчину. Они покоились застывшие, как ледяные, с закрытыми глазами. Веки были ярко-синими.

Так вот и увезли беднягу-учительницу из их дома. Девочка как-то даже равнодушно следила из окна между вторым и третьим этажами, как ее, покорную, под руки сводили с крыльца два незнакомых ей мужчины. Посадили в большую, как короб, черную машину.

Мать взяла девочку за руку и увела к себе в комнату.

На том закончилось ее музыкальное образование. А жалко.

Однажды ярким ранневесенним утром, войдя в детскую комнату, сен шен, быстро и как-то даже хитровато взглянув на детишек, вынул откуда-то из-под черной полы огромный ослепительно белый платок, приложил к абсолютно сухим глазам и произнес:

– Сыталин джу си сы лы! – что значило: вождь Сталин умер. Платок означал, что учитель плакал и скорбел.

И началось.

– И куда ж ты, детонька, одна-то? – сокрушалась не очень-то исполненная любопытства спутница.

Но как ей было объяснить? Да и себе самой объяснить было непросто.

Я попытаюсь.

Со времени установления советской власти в Китае поначалу вроде бы ничего и не поменялось. Та же самая рутинная буржуазная жизнь. Мало что приключалось. Разве что вдруг девочка с братом единоразово заболели коклюшем, наперебой заходясь в сухом кашле, как кошки, покрываясь испариной и изнемогая. После очередного приступа, случавшегося у них почти одновременно, они наливались краской. Потом бледные и мокрые откидывались на спинки стула или кровати и надолго замирали. Но прогулки не прекращались. Считалось, что они способствуют выздоровлению. Да так, видимо, оно и было.

В моем собственном опыте было подобное же. Но нас в нашем советском карантинном детстве никуда не выпускали из зарешеченных палат. Оттого, видимо, и длилось это все месяцами. Мы медленно и с трудом выздоравливали, выглядывая сквозь решетки из полуподвальных помещений, как маленькие зачуханные зверьки, малоинтересные оживленным посетителям зоопарка, спешившим к клеткам крупных хищников или экзотических обитателей дальних стран.

А тут детишки медленно брели по знакомым тропинкам общественного парка, беспрерывно кашляя, почти переламываясь в поясе и задыхаясь. Через короткое время они и вовсе покрылись какой-то красной коростой. Прохожие, поравнявшись с ними, подняв глаза, взглядывали и чуть не шарахались в сторону.

В тех местах, как уже поминалось, были известны подобные случаи превращения маленьких детей сначала в беспрерывно подкашливающих, подхихикивающих грызунов. А следом уже и вовсе в неких страшенных рычащих существ с извивающимися телами. Они бросались к дверям собственного дома, ломились в двери, кричали:

– Мама! Мама! Пусти! Это я! – но мать:

В общем, известно, что – мать.

Потом они, тоже совместно с братом, одновременно поросли какими-то огромными мягкими, проминающимися под пальцами волдырями, которые под давлением странно перемещались под кожей, как какие-то спрятанные в глубине тела незлобные, но упрямые чудики, не желавшие показываться наружу. Девочка представляла их в виде пушистых котят. Вернее, мышат. Было даже смешно.

Их с братом обоих сажали в просторную мраморную ванну, расположенную в полуподвале огромного дома. Слуга-бой заливал ее вперемешку теплой и холодной водой из огромных эмалированных ведер. Потом густо разводили синьку. Дети залезали в нее. Смеялись, разглядывая себя, вернее, свои подводные части тела, похожие на каких-то странных самоотдельных синих подводных существ.