Монады

Запомнился и странный маленький чернявый, но уже маоцзэдуновский солдатик, подглядывавший за ней из-за угла. Он был ростом с нее и, как-то даже коварно, что ли, улыбаясь, все время манил пальчиком. Так, во всяком случае, ей представлялось. Девочке казалось, что он произносил русские слова, типа: давай-давай, скорей! Его лицо иногда принимало странное кошачье обличье. Даже уши, заострившись, вздергивались вверх, а гладкое личико мгновенно покрывалось блестящей шерсткой. Девочка вздрагивала, замирала и с трудом отрывала взгляд от его пылающих, почти ослепительно вспыхивающих в ярком дневном свете глаз. И снова скрывался за углом дома. Девочка смущенно поведала о том матери. Та серьезно и несколько даже сурово посмотрела на нее:

– Опять сочиняешь?

А что могла девочка ответить?

О чем правда не поведала девочка матери, так это о странном сладостном оцепенении при виде сего удивительного существа. О непонятном, ничем не объяснимом желании следовать за ним и одновременным полнейшем ступоре, не позволявшем пошевелить ни единым членом. Даже как будто заболел живот. Все это было странно, пугающе, но и притом обворожительно. Позднее, уже во взрослом возрасте, девочка (уже, естественно, и не девочка) вполне смогла объяснить себе все, тогда с ней происходившее. Она легко улыбалась, вспоминая это происшествие.

Но вскорости таинственный соблазнитель исчез. Так что и сказать-то уже больше было нечего.

Все окончилось благополучно.

И вообще, по уверениям няньки, тайком от матери девочки посетившей какого-то астролога, судьба ее маленькой воспитанницы была связана с Ра Хуа – девятой диаграммой. То есть она была под покровительством небес.

Астролог долго, медлительно, как-то даже торжественно исполнял ритуал па-куа. То есть наполнял медный сосуд кровью нескольких жертвенных животных, внимательно и осторожно перемешивал содержимое деревянной и металлической палочками. Потом выплескивал его на стену. По странным, прихотливо разбегающимся бурым разводам и потекам определял будущее. А по палочкам – расположение духов и баланс дерева, воды, золота, огня и почвы. Все было благополучно. И, на удивление, совпадало с предсказаниями карт той самой толстой русской дамы. Хотя что в том удивительного?

У отца же поначалу отняли небольшой антикварный магазинчик, которым он владел наряду с фирмой и который служил, скорее, ему забавой, чем серьезным бизнесом.

Отец ведь был из Бай дан – Белой армии. Так их и прозывали – байдановцы. Ну, это понятно.

Когда пришли уже описывать дом, отец пытался объяснить, что он является членом новоявленного Общества советских граждан, каковым успел стать в уповании возрождения старой России на месте новой, объявившейся после Великой освободительной войны. Но ему тут же объяснили:

– Ни бу ши Хун дан, ни ши Бай дан! – то есть он совсем не из красной, а из белой армии. Как и что тут возразишь?!

Конфисковали также и только что выписанный из Америки огромный черный «кадиллак», по воспоминаниям девочки, почти размером в целый их дом. Так и не успели покататься на нем.

Потом и вовсе выселили из родного милого гнезда, доставшегося им еще от английского деда. Сказали, что все неправедно нажито на крови трудового китайского народа. И тут ничего не возразишь.

Всякая прислуга и сервис были отменены. Теперь домашняя работа полностью исполнялась матерью и старшими сестрами. Ничего, привыкли, справились. Пластичность и приспособляемость человеческой натуры просто невероятна! Ну, да это давно и неоднократно отмечалось.

Девочка же по малолетству опять оказалась ухаживаема и обслуживаема. Старшая сестра так до конца жизни и не могла простить ей этого, называя, вернее, обзывая Мулькой-эксплуататоршей. Возможно, в том сказывалась и естественная ревность старшего ребенка, немало обделенного родительским вниманием и любовью. Но и в прозвище «эксплуататорша» была тоже своя доля правды. Как говорится, все правы.

Поселили их в многоквартирном доме, вдали от концессии. Сюда же переселили из собственных домов, коттеджей и роскошных квартир в центре города всю местную китайскую интеллигенцию, попутно конфисковав у нее драгоценности и излишества, как заработанные неправедной и «кровавой» эксплуатацией трудовых классов.

По утрам раздавались дикие звуки нестерпимо громкой музыки, несущиеся из черного репродуктора. Обитатели дома высыпали во двор на всекитайскую утреннюю гимнастику. Пропускать было нельзя, так как прогульщик мог угодить в черный список. Отмечал же всех отсутствующих в этом специальном зловещем кондуите сторож, живший с бесчисленным количеством детей в конурке у входа, большая часть которой была занята чуном-печкой, обогревавшей все его большое и охальное семейство в долгий дождливый и холодный сезон. Девочка побаивалась этой детской своры.

Сверху со своего балкона она могла наблюдать однообразные механические движения маленьких хрупких фигурок, одетых во все одинаково синее, исполнявших под музыку заученные утренние движения. Хотя девочка многих знала и лично, но сверху распознать их не было никакой возможности.