Монах и дочь палача. Паутина на пустом черепе

Видели бы вы виноватый испуг, появившийся на лицах двух грешников, словно внезапный снег, припорошивший два горных пика. В присутствии Смерти Преступление содрогнулось и съежилось. Совесть в ужасе стояла перед Возмездием. Напрасно злодеи пытались говорить; их дрожащие языки сотрясали воздух лишь слабыми словами мольбы, а потом прилипли к нёбу. Две пары крепких колен в вязаных подтяжках безвольно согнулись под грузом воплощенного злодейства, которое неустойчиво раскачивалось сверху. Сжав руки и заливаясь слезами, злодеи молча молились. В этот момент сидевший неподалеку американский джентльмен, положив ноги на гнилой дубовый пень, откинулся на спинку стула, отложил газету и принялся за недоеденный яблочный пирог. Один взгляд на название газеты, на это спокойное угловатое лицо, прикрытое полумесяцем хрустящей корочки пирога – и дон Стегальдо Кровоза завертелся и зашатался, словно уставший волчок. Он в недоумении закрыл глаза рукой и тяжело опустился на землю!

– Спасены! Спасены! – завопили кающиеся заговорщики, вскакивая на ноги. Глубины леса пошептались между собой, и склон дальнего холма эхом вернул их слова.

– Спасены! – пели скалы.

– Спасены! – радостно чирикали птицы в ветвях над их головами.

– Спасены! – говорил заяц, которого легко разрубил бы стилет дона Стегальдо Кровозы и который неловко, но уверенно скакал вокруг.

В объяснениях нет нужды. Американский джентльмен был корреспондентом газеты New York Herald. Довольно хорошо известно, что без его пристального взгляда не может произойти ни одно значительное событие, а его внимание было целиком сосредоточено на яблочном пироге!

Вот так испанской мести не дали свершиться.

Голова миссис Деннисон

Когда я служил в «Банке займов и скидок» (сказал мистер Эпплгарт с улыбкой, которая у него обычно предваряла хорошую историю), там был еще один клерк по фамилии Деннисон – тихий, молчаливый, само воплощение правды, и мы все его очень любили. Он всегда носил траурный креп на шляпе, и когда его однажды спросили, кого он оплакивает, он ответил, что носит траур по жене, и нам показалось, что он очень разволновался. Мы все с максимальной деликатностью выразили ему сочувствие и больше разговоры на эту тему не поднимали. Через несколько недель после этого он, казалось, достиг той стадии горя, когда облегчение приносят разговоры о потере и беседы о покойном с сочувствующими друзьями, так как однажды он сам заговорил о своей утрате и об ужасной беде, в результате которой его жена лишилась своей головы!

Это пробудило в нас ужасное любопытство, но мы, конечно, держали себя в руках, надеясь, что он сообщит нам какую-нибудь еще информацию об этом необычном несчастье; однако дни шли за днями, а он больше не возвращался к этому вопросу, и мы уже просто сгорали от любопытства. Однажды вечером, после того как Деннисон ушел, мы устроили нечто вроде политического собрания на эту тему, на котором предлагали все возможные и невозможные способы обезглавливания, в результате которых миссис Деннисон могла встретить столь необычайный конец. С сожалением добавлю, что мы до такой степени позабыли о мрачном характере этого события, что даже делали небольшие ставки на то, каким образом это произошло, было ли это событие случайным или предварительно обдуманным, участвовала ли она в этом сама, или же к этому привели обстоятельства неконтролируемой силы. Конечно, все это были лишь догадки, однако с этого момента Деннисон, будучи хранителем секрета, на который мы сделали ставки наличными, стал объектом более пристального интереса. Но дело было не только в наших ставках – нас снедало любопытство и желание узнать правду ради самой правды. Каждый из нас решил попытаться каким-то образом узнать этот страшный секрет, и в этом мы проявили чудесную изобретательность. Мы прибегали ко всяческим благочестивым уловкам, чтобы заставить беднягу Деннисона раскрыть тайну. Тысячами косвенных способов мы старались заманить его в ловушку и вынудить его все нам рассказать. История, литература, поэзия – все было пущено в ход; все, кто когда-либо оплакивал потерю головы – от Голиафа до Карла I и Сэма Спиггера (местной знаменитости, у которого голова попала в мельничный механизм) – получили свою долю внимания в рабочие часы. Регулярность, с которой мы поднимали эту тему, и упрямство, с которым мы ее придерживались, чуть было не довели нас всех до увольнения: однажды владелец банка вышел из своего отдельного кабинета и сообщил нам, что, если мы дорожим своими должностями, сохранить их нам поможет тема повешения. Он прибавил, что при выборе подчиненных всегда обращал внимание на их способность поддержать разговор, однако иногда разнообразие в темах беседы столь же желательно, как и исчерпывающее освещение лишь одной из них.