Монахи истории. Маленькие боги (Мелкие боги)

— Нет! Люди не могут… Брута приумолк. Кажется, Ворбис мог. Ему достаточно было одного взгляда на кого-то, чтобы понять, какие нечистые помыслы он лелеет. Тоже было и с бабушкой. — Люди не могут этого, я уверен. — сказал он. — Мы не можем читать мысли. — Причем тут читать , я говорю смотреть на них. — сказал Ом. — Просто видеть их форму. Невозможно прочитать мысль. Примерно так же можно пытаться читать реку. Но увидеть форму — легко . Ведьмы запросто это могут. — “Путь ведьмы будет, как тропа, усеянная шипами. ” сказал Брута. — Оссори? — сказал Ом. — Да. Ну конечно, ты же должен знать. — сказал Брута. — Никогда прежде не слышал. — сказала черепаха с горечью. — Это можно назвать обоснованным предположением. — Что бы ты не говорил, сказал Брута, я по-прежнему уверен, что по правде, ты не можешь быть Омом. Бог не стал бы говорить так о Своих Избранных. — Я никогда никого не избирал. — сказал Ом. — Они сами себя избрали. — Если ты действительно Ом, перестань быть черепахой. — Я же сказал, не могу. Думаешь, я не пробовал? Три года! Большую часть времени я думал, что я и есть черепаха. — Тогда, наверное, ты и есть. Может, ты просто черепаха, думающая , что она — Бог. — Ух… Не пытайся опять философствовать. Начав с подобных рассуждений, кончишь, размышляя, может ты просто бабочка, думающая, что она прыщ, или еще что-нибудь. Однажды все мои мысли свелись к тому, сколько надо проползти, чтобы достичь ближайшего дерева с подходящими низкими листьями, потом… Эти воспоминания заполняют мою голову. Три года под панцирем. Нет уж, не говори мне, что я — черепаха, страдающая мегаломанией. Брута размышлял. Он знал, что об этом грешно спрашивать, но ему хотелось знать, что это были за воспоминания. В любом случае, разве так уж это грешно? Если Бог сидит тут и говорит с тобой, можно ли сказать что-то действительно нечестивое? Лицом к лицу? Почему-то, это казалось не так страшно, как сказать что-то нечестивое, когда он на облаках, или еще где-то. — Насколько я помню, сказал Ом, — Я намеревался стать большим белым быком. — Топчущим неверных. — сказал Брута. — Это не было моей основной целью, но, несомненно, немного топтания вполне могло бы иметь место. Или лебедем, пожалуй. Чем-то впечатляющим. Три года спустя я очнулся, и тут выяснилось, что я был черепахой. В смысле, трудно пасть много ниже. — “Осторожнее, осторожнее, тебе нужна его помощь, но не выкладывай ему все подчистую. Не говори о своих подозрениях.

— А когда ты начал думать… когда ты вспомнил все это? — сказал Брута, находившим феномен забывания странным и завораживающим, подобно тому, как другие находят таковой идею летать, махая руками. — В паре сотен футов над твоим огородом. — сказал Ом, — И это, могу тебя заверить, не то место, где приятно почувствовать себя разумным. — Но почему? сказал Брута. — Боги не должны оставаться черепахами, если они не хотят!

— Не знаю. — соврал Ом. “Если он дойдет до этого сам, мне конец. — подумал он. — Это один шанс на миллион. И если я не сумею им воспользоваться, это будет возвратом к жизни, где счастье — лист, до которого можешь дотянуться.

Часть его вопияла: “ЯБог! Я не должен так думать! Я не дожнет отдавать себя на произвол человека!

Но другая часть, та, что хорошо помнила, что значит три года быть черепахой, нашептывала: “нет. Ты должен. Если хочешь снова оказаться наверху. Он туп и доверчив, в его большом вялом теле нет ни капли амбиций. И с этим ты должен работать… Божественная часть сказала: “Ворбис был бы лучше. Будь логичен. Такой мозг мог бы сделать все, что угодно!

— Но он перевернул меня вверх тормашками!